Сергей Аверинцев - История Византии. Том III

Важнейшей предпосылкой развития рационализма в Византии был новый этап возрождения античной культуры в империи, нашедший выражение в осмыслении античного наследия как единой целостной философско-этической системы. Византийские мыслители XI–XII вв. воспринимают от античных философов уважение к разуму; на смену слепой вере, основанной на авторитете, приходит исследование причинности явлений в природе и обществе. Рационалистические идеи византийской философии XI–XII вв. оказали заметное влияние на развитие западноевропейской схоластики и средневековой философской мысли в целом. Как в Византии, так и на Западе они подвергались жестоким гонениям со стороны господствующей церкви.

В это же время происходят значительные сдвиги в литературном творчестве и морально-этических воззрениях византийского общества. В период расцвета феодализма и тесного политического и культурного общения Византии с Западом усиливается светское течение в византийской литературе, в кругах феодальной знати и интеллигенции растет религиозный индифферентизм, появляются остро сатирические произведения, бичующие пороки монашества. Монашеский идеал целомудрия находит все меньше адептов и сменяется воспеванием простых человеческих радостей земной любви. Создание куртуазного рыцарского романа на Западе совпадает с появлением в Византии воинской повести, героического эпоса, любовного романа, на страницах которых живут и действуют новые герои — смелые воины, творящие чудеса храбрости уже не во имя аскетических идеалов спасения души, а ради своих прекрасных возлюбленных и во славу василевса ромеев. В литературе происходит смена жанров — классическое житие заменяется светской повестью, всемирные хроники — мемуарами и трудами историков, описывающих современные им события. Византийская историография вновь переживает блестящий расцвет. Возрождается риторика, эпистолография. Наряду с религиозными гимнами развиваются светская любовная лирика и обличительная сатирическая поэзия.

Но новые веяния проявляются не только в эволюции литературных жанров, а прежде всего в изменениях этических воззрений. Заметно меняется творческая позиция художника. На смену пассивному преклонению перед церковно-догматическим отображением мира сверхчувственных сущностей постепенно приходит осознанное восприятие художником реального мира.

Художник теперь не только ясно видит всю противоречивость и сложность человеческой души, но и дает свою оценку действий человека. Если в житийной литературе предшествующих столетий характеристика героя была всегда однозначной — он был или сосудом добра, или вместилищем всех зол, то ныне в литературе появляются сложные человеческие характеры: герой рисуется уже не только светлой или темной краской, но и полутонами, образ делается более жизненным, правдивым. Сам писатель то восхищается своим героем, то иронизирует над ним, то бичует его пороки. Сочнее, полнокровнее становится и язык литературных произведений, мертвый, книжный язык античных классиков или отцов церкви начинает заменяться народным разговорным языком.

Все эти бесспорно прогрессивные явления в византийской культуре XI–XII вв. нашли свое дальнейшее развитие в последний период существования Византийской империи. Вместе с тем они наталкивались на самое отчаянное сопротивление со стороны идеологов господствующей церкви. Культура поздней Византии отмечена печатью утомленного величия. В обстановке трагического умирания некогда могучей империи, ныне зажатой в кольце внешних врагов и сотрясаемой внутренними социальными конфликтами, происходит ясная поляризация двух основных течений в византийской идеологии.

Даже в самую тяжкую годину вражеских нашествий в Византии сохранялись очаги культуры, билась живая мысль, зрели новые идеи, порою опережавшие свой век и предвосхищавшие эпоху гуманизма. Передовые социально-политические идеалы зилотов, смелая, пусть утопическая, философско-религиозная система Плифона, стремившегося не только создать свою новую, проникнутую языческим пантеизмом религию, но и возродить в Византии идеальное государство Платона, хотя и были обречены на неудачу, оставили заметный след в развитии человеческой мысли.

В возрожденной политии Платона Плифон видел не абстрактный идеал государственного устройства, а реформированное на новой социальной основе реальное Византийское государство, где будут гармонически трудиться под защитой воинов как богатые граждане, так и простые труженики, управляемые мудрыми философами. Там вновь под эгидой протекционизма расцветут ремесло и торговля, будет создана национальная регулярная армия, способная спасти империю. В политическом учении Плифона уже зрели семена реальных идей национального государства, за которыми было будущее в Европе.

Последний период истории Византии был в то же время веком выдающихся византийских эрудитов. Широчайшие познания прославленных византийских философов, богословов, филологов, риторов — таких, как Димитрий Кидонис, Мануил Хрисолор, Виссарион Никейский и другие, вызывали безграничное восхищение итальянских гуманистов, многие из которых были учениками и последователями византийских ученых. В историографии и светской литературе поздней Византии явственно проступают гуманистические черты — интерес к человеческой личности, к природе, мирозданию; наряду с библейской концепцией исторического процесса зарождаются новые историко-философские теории, в частности теория закономерной смены мировых монархий. В это время заметен прогресс в точных и естественных науках, особенно в математике и медицине.

В XV в. все теснее становится идейное общение византийских эрудитов с итальянскими учеными, писателями, поэтами, все сильнее их влияние на формирование раннеитальянского гуманизма. Именно византийским эрудитам суждено было открыть западным гуманистам прекрасный мир греко-римской древности, познакомить их с классической античной литературой, с подлинной философией Платона и Аристотеля.

Но одновременно с зарождением гуманистических идей в поздней Византии происходит необычайный взлет мистицизма. Как будто бы все временно притаившиеся силы спиритуализма и мистики, аскетизма и отрешенности от жизни консолидировались теперь в исихастском движении и начали наступление на идеалы Ренессанса.

В атмосфере идейной безнадежности, порождаемой смертельной военной опасностью, феодальными усобицами и разгромом народных движений, среди византийского духовенства и монашества зрело стремление найти спасение от земных бед в мире пассивной созерцательности, полном успокоения, — исихии, в самоуглубленном экстазе, дарующем мистическое слияние с божеством и озарение божественным светом. Поддерживаемое господствующей церковью и феодальной знатью, учение исихастов одержало победу, заворожив мистическими идеями широкие народные массы империи. Победа исихастов во многом была роковой для культурного развития Византии, да и для судеб самого Византийского государства: исихазм задушил ростки гуманистических идей в литературе и искусстве, ослабил волю к сопротивлению народных масс в борьбе с внешними завоевателями. Мистические идеи исихазма оказались весьма живучими и после падения Византии проникли далеко за пределы империи в страны Восточной и Юго-Восточной Европы.