Сергей Аверинцев - История Византии. Том II

Интерес с святым воинам и проникновение в агиографию откровенно аристократического принципа иерархии в отношении к богу, по-видимому, связаны с теми сдвигами в идеологии, которые порождались обособлением касты стратиотов и активизацией внешней политики империи. На агиографию, несомненно, оказывала воздействие воинская повесть, расцветающая в конце IX–X в. [956] К сожалению, византийская воинская повесть не дошла до нас — мы. знаем о ней лишь по фрагментам, включенным в хроники, или по упоминаниям хронистов. Утерянные повести рассказывали о подвигах действительных полководцев, но, видимо, расцвечивали эти подвиги фантастическими деталями. Наиболее ранние образцы такой повести — предания о полководцах Мануиле и Феофобе (см. Н. Gregoire. Manuel et Theophobe. — Byz., IX, 1934), сложившиеся, видимо, еще в середине IX в.; позднее появилась повесть о стратилате Андрее (см. А. П. Каждан. Из истории византийской хронографии X в. — ВВ, XXI, 1962, стр. 106). В середине X в. протоспафарий Мануил написал сочинение в восьми книгах о подвигах Иоанна Куркуаса. Наконец, существовало сочинение, прославлявшее род Фок и рассказывавшее об отваге и мужестве этих малоазийских феодалов (А. П. Каждан. Из истории византийской хронографии X в. — ВВ, XX, 1961, стр. 120).

Для переходного периода, каким в сущности являлось X столетие, весьма показательно смещение литературной манеры, нарушение традиционной эстетической системы. Художник, нащупывая какие-то новые приемы художественного отображения действительности, тем не менее не порывает с привычными для него оценками окружающего мира и своей личности.

Таков Иоанн Камениата, незаметный фессалоникский клирик, автор книги «Взятие Фессалоники» [957] С. Полякова. О некоторых художественных особенностях «Взятия Фессалоники» Иоанна Камениаты, в кн.: «Две византийские хроники X века». М., 1959, стр. 242–249. . Он говорит о себе как о «человеке неискушенном и непривычном к сочинительству»; он смотрит на мир с традиционно-религиозной точки зрения и, не колеблясь, объявляет несчастья своего города возмездием за грехи (хотя он все-таки с трудом может понять, почему участь грешников разделили чистые помыслом монахи); он изображает врагов-арабов как одержимых злым духом, а их страну как царство Антихриста. И вместе с тем Камениата как бы объединяет хронику и житие: предмет его описания исторический, а манера письма агиографическая, с ее интересом к будничным деталям, с ее сознательным отказом от приподнято-героического повествования. Но так как Камениата рассказывает не об одном десятке мучеников, а о целом городе, разгромленном и разграбленном, о тысячах пленников, увозимых на арабских кораблях, события приобретают обостренную трагичность, подчеркнутую наивным вниманием к обыденным мелочам. К тому же Камениата не только писатель, но и участник событий; он рассказывает о мучениках, но он и сам мученик вместе со своей родней. Повествование становится мемуарным, и оттого еще более напряженным оказывается восприятие бедствий.

Крупнейшим поэтом X в. был Иоанн Кириот, получивший за свои математические интересы прозвище «Геометра». Он вышел из знатной семьи и сам имел титул протоспафария, а к концу жизни стал священником и затем — митрополитом. По своим связям он был близок к провинциальной знати. Среди его эпиграмм есть обращенные к Малеину и к патриарху Полиевкту — и тот, и другой были идейными вождями провинциальных феодалов в 60-е и 70-е годы X в. Любимый герой Кириота — Никифор Фока. Прославляет поэт и подвиги Иоанна Цимисхия, подчеркивая благородство его происхождения, но убийства Никифора не может ему простить и в эпитафии заставляет сожалеть о худшей из страстей — страсти к тирании.

Расцвет таланта Иоанна Кириота пришелся на тяжелые для империи годы, наступившие после смерти Иоанна Цимисхия. В стихах поэта раскрывается напряженное и тревожное время, полное мятежей и военных катастроф; появление кометы и страшное землетрясение наполняют душу суеверным страхом, и порой Кириоту кажется, что Византийскую империю ждет печальная судьба Трои. Обращаясь в мечтах к прошлому, к величию Византии при Никифоре Фоке и Иоанне Цимисхии, он скорбит о современных ему порядках.

Осуждая правящие верхи придворного общества, поэт временами высказывает сочувствие крестьянину, задавленному бременем податей и долгов, вынужденному бежать от податных сборщиков и кредиторов. Пессимистическое отношение к современному обществу, усугубленное христианским представлением о земном мире как о юдоли бедствий, рождает у Иоанна Кириота идею безнадежности.

Что ждать от жизни, если даже такой великий муж, как Никифор, пал жертвой страстей? И Кириоту кажется, что одна смерть дает освобождение от трудов и бед.

Иоанн Кириот прожил непростую жизнь: он, автор гимнов к богородице и митрополит, не раз, по-видимому, был охвачен сомнениями. В одном из стихотворений он задается вопросом, что есть духовная сущность (νοητη ουσια), и не может найти ответа. Он сам признается, что плотская любовь ослепила его разум, но, преодолев ее, он нашел спасение в любви к Христу. Обретенные им этические нормы остаются христианскими: чистота сердца, скромность взгляда, сдержанность речи, а земные радости кажутся ему уделом слабых. Вот что он говорит о вине:

Иоанн Кириот обращается к своей душе, убеждая ее не бежать от будничных ежедневных трудов — все равно ведь невозможно достичь беспечальной жизни: подобно тому, как земля рождает тернии и жизнь по воле творца дает нам заботы.

Значит, Кириот скептически относится к аскетическому идеалу — однако и в этом он непоследователен: в другой эпиграмме, обращенной к Студийскому монастырю, он прославляет отречение от земного.

Анонимный автор диалога «Филопатрис» («Любящий отечество») был современником Иоанна Кириота. Этот диалог — довольно неуклюжее подражание Лукиану, интересное не своими художественными достоинствами, а политической и философской актуальностью: «Филопатрис» — памфлет, осмеивающий противников Никифора Фоки, и прежде всего враждебных императору монахов, которые выведены в диалоге под видом шарлатанов-астрологов. Даже христианский догмат троичности божества подвергается здесь осмеянию. Существенно и обращение к Лукиану как к образцу для подражания: ведь примерно в то же время составитель словаря «Суда» писал о Лукиане как о негодном богохульнике, который после смерти был отдан в аду на растерзание собакам.