Сергей Аверинцев - История Византии. Том II

Таким образом, византийской общине — как, впрочем, и всякой общине в условиях классового общества — был присущ своеобразный дуализм: крестьянин вел самостоятельное хозяйство на своем наделе, нередко обнесенном изгородью и окопанном рвом; он мог эксплуатировать рабов и нанимать мистиев; мог сдавать землю в аренду, закладывать и обменивать; он был втянут в денежные отношения. А вместе с тем он поддерживал и сохранял традиционные, архаичные методы хозяйствования, признавал общинную собственность на неподеленные территории, мог быть членом патронимии и сохранял права на чужую собственность.

Сила общинных связей оказалась в Византии даже более действенной, нежели на Западе. Можно лишь догадываться о причинах этого: возможно, дали себя знать прочные традиции эллинистического и даже доэллинистического прошлого, сохранявшиеся в Малой Азии вопреки влиянию римского права; возможно, славяне принесли в Византию более стойкие формы общности, нежели те, что были принесены германцами в Галлию или Италию.

Как бы то ни было, несмотря на разъедающее действие дуализма, византийская община оказалась более прочной, нежели германская марка, и это в известной мере определило характер развития феодальных отношений на территории бывшей Восточной Римской империи: они складывались медленнее, они формировались первоначально где-то на периферии общины, сумевшей долго и упорно отстаивать от крупных собственников свои основные земли.

Перестройка византийской деревни, протекавшая, как мы видели, в условиях постоянных вторжений соседей на Западе и Востоке, не могла не затронуть экономического положения городов — основных центров рабовладельческого хозяйства [62] Вопрос о судьбе византийских городов оживленно дискутируется в современной литературе. Наиболее последовательно теорию континуитета отстаивают: F. Dolgеr. Die friihbyzantinische und byzantinisch beeinflubte Stadt (V–VIII. Jh.). — «Atti del 3 Congresso internazionale di studi sullalto medioevo». Spoleto, 1959, p. 65–100; G. Ostrogorsky. Byzantine Cities in the Early Middle Ages. — OOP, 13, 1959, p. 45–66. Столь же последовательно (не касаясь, правда, столицы) Э. Кирстен (Е. Кirsten. Die byzantinische Stadt. «Berichte zum XI. Internationalen Byzantinisten-Kongress». Miinchen, 1958, S. 14) настаивает на полном исчезновении «античной урбанизации» к концу VII в. О сохранении оживленной городской жизни в VIII в. говорит и Е. Э. Липшиц («Очерки…», стр. 87–117), однако, в отличие от Ф. Дэльгера и Г. А. Острогорского, она считает этот город городом нового типа, сложившимся уже в IV в. . Многолюдные и экономически развитые города Сирии, Египта, Африки попали в руки арабов. Города Балканского полуострова, кроме некоторых приморских центров (Фессалоника, Коринф), не скоро смогли оправиться после длительных варварских нашествий. В сходном положении оказались городские центры Италии, значительная часть которых подверглась аграризации. Судьба городов в Малой Азии и на островах Эгейского моря была аналогичной: на протяжении десятилетий арабская конница совершала почти ежегодно грабительские рейды на византийскую территорию Малой Азии; нападения арабского флота привели к полному запустению многих островов. Связи между городами были парализованы, и города должны были перестраивать весь свой быт применительно к условиям постоянной военной опасности.

Крупное поместное хозяйство городской знати на большей части территории Византии стало почти невозможным. Кумуляция в городах прибавочного продукта сельских местностей в значительной степени сократилась, новая сеньориальная форма эксплуатации еще не развилась. Накопление ценностей в городах могло происходить только за счет прибавочного продукта мелких хозяйств города и деревни — путем налогового гнета, повинностей в пользу государства и церкви и торговой прибыли. Это было время преобладания мелких индивидуальных хозяйств — в деревне сплоченных сельской общиной, в городе — мелких ремесленных и торговых предприятий, объединенных в корпорации. Но низкая покупательная способность городской знати и господство натурального хозяйства в деревне при относительной медленности имущественной и социальной дифференциации крестьянства задерживали развитие провинциальных городов.

Экономический спад проявляется прежде всего в запустении многих городов. Археологические раскопки свидетельствуют, что в местах, густо населенных в IV–VI вв., просто-напросто отсутствует культурный слой VII–VIII столетий [63] Впрочем, иногда это зависело от перемещения центра города в иное, более защищенное в военном отношении место. . Каменное строительство было в эту пору ничтожным: только в Константинополе, Фессалонике и, может быть, еще двух-трех центрах засвидетельствовано возведение церквей из камня и кирпича. Каменное строительство ограничивалось преимущественно сооружением стен и башен.

Данные нумизматики свидетельствуют о значительном сокращении денежного обращения в городах конца VII — середины IX в. [64] Вопрос о возможности использовать данные нумизматики для изучения византийской экономики оживленно дискутируется в литературе. По мнению С. Вриониса [S. Vrуоnis. An Attic Hoard of Byzantine Gold Coins (668–741). ЗРВИ, 8/1, 1963, p. 291–300], нумизматические данные вовсе не могут служить источником для изучения экономического развития Византии. См., однако, возражения: А. П. Каждан. Ответ американскому критику. — ВИ, 1964, № 6, стр. 215–218. И. В. Соколова («Клады византийских монет как источник для истории Византии VIII–XI вв.»— ВВ, XV, 1959, стр. 50–63) высказала предположение, что сокращение числа кладов византийских монет VIII в. может служить показателем не экономического спада, а наоборот — общей стабилизации Византийской империи в VIII столетии. Ср. еще Ph. Grierson. Byzantine Coinage as Source Material. Oxford, 1966. При раскопках византийских поселений почти не находят медной монеты этого времени, служившей основным средством обмена на внутреннем рынке. Натуральный обмен господствует и в отношениях с рядом соседних народов (например с болгарами) — экономический упадок Европы, естественно, сказывался и на византийском хозяйстве. Сокращается чеканка золотой монеты, применявшейся преимущественно в сделках с арабскими и южноитальянскими купцами.

К сожалению, мы знаем очень плохо историю византийского ремесленного производства, но можно предполагать, что в ряде отраслей (керамическом производстве, стеклоделии, шелкоткачестве) имел место известный регресс [65] См. А. П. Каждaн. Деревня и город в Византии IX–X вв. М., 1960, стр. 202, 207, 229. .

Многие старые города были заброшены вовсе, другие — оставлены, и их жители переселились на новые места. Так, жители покинули старинный город Колоссы и переселились в местность, отстоявшую от него на расстоянии 4 км; она называлась Хоны. Новое место избрали себе обитатели античного Эпидамна: они создали поселение, из которого затем вырос город Диррахий. Жители Эфеса, также перебрались на новое место. Опасность, грозившая с моря, заставляла население уходить от берега, в глубь страны. Особенно благоприятными местами для поселения были высокие и крутые холмы, где можно было воздвигнуть оборонительные стены. Если античный Коринф лежал на побережье, в легкодоступной местности, то средневековый город перемещается на соседний холм — подальше от моря и морских пиратов, на крутые склоны — место, может быть, менее удобное для торговцев, но зато гораздо более надежное в чае военной опасности. Города стали укрепленными крепостями: они либо были окружены стенами, либо же имели укрепленный центр — «кастрон», возле которого группировалось поселение.