Валерий Попов - Мой Невский [Прогулка по главному проспекту] [litres]

Сейчас это называется Российской национальной библиотекой. Все, что написано ценного – там. На бесконечных полках книги, начиная от пергаментных, рукописных – до самых последних.

Торжественное открытие Публичной библиотеки состоялось 2 января 1814 года. Со вступительной речью выступил директор А. Н. Оленин. Затем библиотекарь А. И. Красовский произнес «Рассуждение о пользе человеческих познаний и о потребности общественных книгохранилищ для каждого благоустроенного государства». Помощник библиотекаря Н. И. Гнедич огласил «Рассуждение о причинах, замедляющих успех нашей словесности» – тема, небезынтересная и сейчас. Наконец, помощник библиотекаря, он же гениальный баснописец Иван Андреевич Крылов, прочитал басню «Водолазы» – о пользе просвещения. И библиотека начала свою деятельность. В ней работали замечательные сотрудники, знаменитые литераторы не считали зазорным числиться в ее штате, среди них А. А. Дельвиг, В. Ф. Одоевский, М. Н. Загоскин.

Иван Андреевич Крылов четверть века отдал библиотеке, он жил рядом в маленьком домике на Садовой. Теперь в «Крыловском домике» часто проходят литературные вечера. Литературная теснота, царящая на Невском, упоительна: великие жили рядом.

Чуть дальше, на одном из доходных домов Армянской церкви две доски: здесь жил Федор Иванович Тютчев, гениальный русский поэт, и Михаил Михайлович Сперанский, великий государственный реформатор.

Далее Невский пересекается Михайловской улицей, ведущей к дворцу великого князя Михаила, где ныне Русский музей. На Невский и Михайловскую выходит гостиница «Европейская» – самый шикарный отель и ресторан, в былые времена часто и усердно нами посещаемый. В ту уникальную пору шестидесятых полная свобода духа счастливым образом сочеталась с тоталитарной жесткостью цен – и мы могли тогда не только чувствовать свободу, но и как следует отмечать ее.

С начала шестидесятых годов меня влекла «Крыша» – ресторан на пятом этаже «Европейской». Само помещение – чуть приплюснутое, с полуовальной стеклянной крышей, и оттого казавшееся чуть более широким, чем на самом деле, – с круглыми столиками под сенью пальм, создавало сразу ощущение комфорта, жизненного успеха: я в самом элегантном заведении города, среди лучших, знаменитых, и я здесь – свой. Здесь было свободно, легко и, я бы сказал, уважительно.

Достаточно было пройти с улицы Бродского (Михайловской) в крутящуюся тяжелую дверь, кивнуть знакомому швейцару, потом поздороваться с гардеробщиком, сбросить ему на руки пальто, и на лифте подняться на пятый этаж, в буфетную «Крыши», где вдоль стены расположились стеклянные полки с роскошный посудой. Потом надо было поздороваться с женщиной-метрдотелем, но поздороваться отнюдь не просительно, а спокойно-утвердительно. Получив ее кивок-разрешение (на это уходило несколько секунд, ничуть не больше) я появлялся в зале, на виду у всей публики. Тут, конечно, надо было выглядеть достойно, чтобы казаться своим.

Еще не наступили тогда (и никто не ожидал, что наступят), те чудовищные изменения в мире моды, когда можно прийти в ресторан в лыжном костюме и кроссовках.

Шестидесятые – самая элегантная эпоха из всех, что я застал. Конечно, костюм – как правило, шикарный, без единой морщины, как говорится, влитой… красивая рубашка и обязательно галстук, всегда яркий, из роскошной ткани… не то что теперешние мышиные хвостики, словно стесняющиеся самих себя и при этом стоящие невероятных денег.

…Вернемся лучше в прежние времена. Я и сидящие за столиком не разглядывали друг друга – лишь краем глаза определяли: это – свой! Минуту я стоял в арке входа – и уже учтиво подходил официант в черном костюме и бабочке и указывал на свободный столик. Шел за мной, отодвигал – подвигал стул, пока я садился, или – два стула, если приходили вдвоем. Почувствовав негу, комфорт и уважение, я оглядывал зал: все свои. Пусть даже незнакомые, но – свои.

Почему я, студент-третьекурсник, чувствовал себя достойным этого места? – время было такое. Необходимы были красота, импозантность, образованность, интеллигентность, эрудиция – и появление в лучших местах. И сделаться на «Крыше» своим было так же важно, как получить «красный диплом». Почему мое поколение выросло таким уверенным и успешным? Потому что молодость прошла не в подворотне или в подвале, как у других, а в лучшем ресторане, где собиралась общество – еще «тогда»!

– Так что же? – лениво подумывал я, развалясь в кресле, благожелательно оглядывая зал. – Выходит, от чего ушли, к тому пришли? И лучшее – это оказывается – то, что существовало еще при царизме?

Теперь уже, значительно позже, у меня возникает другой вопрос: если бы царизм длился вечно – пустили бы нас туда?

«И как это вообще может быть? – воскликнет студент нынешний. – Со стипендией – и в лучший ресторан?..»

Феномен времени! Известно, что до революции «Крыша» была любимым рестораном студентов-аристократов, «белоподкладочников», как называли их. Особенно часто тут гуляли студенты Института путей сообщения, заведения аристократического… Но как же мы, дети советских родителей, оказались тут? Как же, интересно, мы гуляли на «Крыше», на какие деньги?

Дело в том, что нам выпало время уникальное, которое не повторится. Наступившая уже свобода духа, поднявшая «нашу волну», сочеталась удивительным образом с сохранившимися еще устоями прежнего государства. Перед нашими встречами с моей будущей женой Ноной я заходил в сберкассу и каждый раз снимал ровно десять рублей… И этого хватало на вкусный ужин: миноги, горячая бастурма (все по две порции) и бутылка сухого. Это было место для молодых, место для счастья, для красивой любви.

Полумрак, томная музыка, лениво скользящий по залу луч прожектора со сцены, вдруг высвечивающий на столе бокал с ярко-желтым соком манго. Такой интенсивный цвет и вкус больше мне не встречался – может быть, потому, что именно там и тогда я ощутил роскошь – впервые?

Невдалеке за столиком – знаменитый (не только талантом, но и образом жизни) художник Желобинский с великолепной шапкой русых кудрей, с прелестным взглядом огромных голубых глаз, в ослепительно белом жилете… который на ком-то мог показаться чрезмерно роскошным, но на нем он гляделся волшебно – глаз не отвести.