Юрий Алексеев - Освобождение Руси от ордынского ига

Говоря далее о «враждебном рассказе», рисующем Ивана III слабовольным и трусливым, Г.Ф. Карпов подчеркивает его тенденциозность и психологическое неправдоподобие («странно… что можно было навести ужас рассказами на человека… который имел такие крепкие нервы, что в начале этого же года в Новгороде в течение одного месяца десятками казнил, сотнями пытал и десятками тысяч отправлял в ссылку»). Автором рассказа, по мнению Г.Ф. Карпова, был человек, не только образованный, но и приближенный к великому князю, по-видимому, один из тех князей или бояр, которые оказались позднее в оппозиции («когда государственный порядок коснулся и интересов князей»). «Они захотели взять себе всю славу знаменитых дел и указать потомству, что руководитель народа не так был велик, как можно судить по делам, случившимся при нем». Итак, «враждебный рассказ», оказавший сильнейшее влияние на все летописание, появился не сразу после событий, а спустя некоторое время и вышел из среды княжеской оппозиции.

Критическая оценка «враждебного рассказа» — наиболее сильная сторона исследования Г.Ф. Карпова. Изложение событий на Угре он дает по летописи, без анализа и выводов. Остается неясным, что же явилось причиной бегства Ахмата, кроме того что татары «были наги, босы и ободрались». В отличие от историков, писавших до С.М. Соловьева, Г.Ф. Карпов о походе Нур-Даулета и князя Ноздреватого даже не упоминает.

Источниковедческие взгляды Г.Ф. Карпова сказались на исследовании И.А. Тихомирова. [203] Вслед за Г.Ф. Карповым он отличает официальное известие в составе Воскресенской летописи от «враждебного рассказа», повлиявшего на летопись. И.А. Тихомиров выделяет «вставки», попавшие в летопись из «враждебного рассказа», отмечает искусственный характер этих вставок и их несостоятельность по существу («все прибавки, рисующие Ивана III трусом, не выдерживают критики»). В отличие от С.М. Соловьева и Г.Ф. Карпова И.А. Тихомиров не считает возможным «делать какие-либо заключения об авторе рассказа о походе на Угру».

Исследование И.А. Тихомирова было подвергнуто основательной критике А.А. Шахматовым, создателем принципиально новой методики изучения летописных текстов. [204] Сам А.А. Шахматов в конечном счете пришел к выводу, что основными источниками летописных рассказов об Угре послужили, во-первых, Московский летописный свод 1479 г. с приписками, во-вторых, записи, сделанные архиепископом Вассианом (и отразившиеся в софийско-львовском рассказе). [205] Как и И.А. Тихомиров, А.А. Шахматов ограничился чисто источниковедческими изысканиями и не поставил перед собой задачу реконструкции хода событий 1480 г.

Единственное в дореволюционной историографии исследование, специально посвященное событиям на Угре, принадлежит перу А.Е. Преснякова. [206] Подвергнув внимательному анализу летописные источники (Софийскую II, Новгородскую IV, Никоновскую летописи), он, как и его предшественники, пришел к выводу, что «перед нами несомненные следы двух параллельных рассказов, резко различных по тону», причем во втором рассказе «бросается в глаза укоризненное отношение к Ивану III, выдвинутая на первый план роль Вассиана, противопоставление поведения великой княгини Марфы малодушию "римлянки" Софьи, сочувствие домогательствам братьев великого князя». [207] А.Е. Пресняков рассматривает и рассказ тогда еще не изданной Вологодско-Пермской летописи, который, по его мнению, тоже «плод литературной работы, лишь внешне соглашающей источники». Достоинство данной «редакции» — верное понимание и оценка общего хода событий. [208]

А.Е. Пресняков анализирует не только источники, но и ход самих событий. Вслед за польским историком Ф. Папэ он высоко оценивает стратегическое искусство русского руководства, в отличие от большинства своих предшественников (и также в согласии с Ф. Папэ) скептически относится к преувеличенной риторике и шумным укорам московских «политиков-иерархов», «придавших задним числом фальшивую окраску событиям». А.Е. Пресняков имеет в виду несомненно в первую очередь архиепископа Вассиана с его «Посланием» и воздействием на летописные тексты. Он решительно отвергает сообщение Казанского летописца как «резко противоречащее данным всех остальных источников». Сами события А.Е. Пресняков рассматривает в широком историческом контексте, отмечая интриги Казимира, враждебную позицию Ордена и Швеции и подчеркивая, что к 1480 г. «над Москвой собралась буря, казавшаяся очень грозной особенно потому, что разразилась она в связи с серьезной внутренней смутой» [209] — мятежом удельных князей. Он впервые отказался от предположения, что бездействие Казимира осенью 1480 г. было вызвано набегом крымских татар, и вслед за Ф. Папэ видит причину этого бездействия во внутренних делах Литвы, в частности в «заговоре князей» в пользу Русского государства. Причиной победы Русского государства в трудном 1480 г. А.Е. Пресняков считает «слабость и разъединение враждебных сил». Хотя это заключение свидетельствует о недооценке реальной угрозы, нависавшей над Русской землей, и вся статья А.Е. Преснякова носит несколько конспективный характер, его работа является заметным шагом вперед в исследовании проблематики 1480 г. Вслед за Г.Ф. Карповым и в отличие от преобладавшего на протяжении многих десятилетий представления о случайном, стихийном ходе событий на Угре, о неспособности и бесцветности московского правительства А.Е. Пресняков подчеркнул высокие качества русского руководства, впервые увидел органическую связь между победой на Угре и последующим решительным наступлением на уделы. [210]

В советской историографии события 1480 г. наиболее обстоятельно были изучены К.В. Базилевичем, посвятившим им одну из глав своей фундаментальной монографии. [211] Он использовал почти все изданные летописи и неизданную Вологодско-Пермскую по Синодальному списку, крымские посольские дела, материалы Литовской метрики, итальянские, турецкие, прибалтийские, немецкие материалы, данные родословцев, хронику Длугоша и др. К.В. Базилевич изучает ближайшую предысторию похода Ахмата, уделяя особое внимание дипломатической деятельности обеих сторон, а также событиям в Новгороде, нападению Ордена на Псков, феодальному мятежу удельных князей.

Одной из задач, объективно стоявших перед первым советским исследователем событий на Угре, была критическая оценка предшествующей литературы. Рассмотрев стойкую историографическую легенду (основанную главным образом на позднем известии Герберштейна и принятую С.М. Соловьевым) о влиянии Софьи Палеолог на решение московского правительства порвать даннические отношения с Ордой, К.В. Базилевич приходит к обоснованному выводу, что «все сохранившиеся в источниках сведения о влиянии Софьи Палеолог… не могут быть признаны отражающими действительное развитие событий». Отвергается и другая легенда — о потоптании басмы и убиении ханских послов: эти действия не соответствовали стилю и контексту русско-ордынских отношений (что было отмечено еще Д.И. Иловайским). [212]