Юрий Алексеев - Освобождение Руси от ордынского ига

Третье важное решение, принятое, по-видимому, в эти дни в Москве, — приведение столицы в осадное положение. По словам Московской летописи, «в осаде в граде Москве сел митрополит Геронтий, да великая княгиня инока Марфа, да князь Михаил Андреевич, да наместник московский князь Иван Юрьевич, и многое множество народа от многих градов». [405] Из этого сообщения, носящего независимый от «Послания на Угру» официальный характер, вытекает, что ряд городов был уже эвакуирован, их население стекалось в Москву, под защиту ее крепостных стен.

События, связанные с приведением Москвы и других городов в осадное положение, наиболее подробно отразились в Вологодско-Пермской и Софийско-Львовской летописях (в оригинальной части последней). Вологодско-Пермская летопись сообщает, что «великий князь осадив грады свои воеводами крепкими». [406] Софийско-львовский рассказ упоминает о таких распоряжениях великого князя, как сожжение Каширы — городка на правом берегу Оки (которому угрожала участь Алексина), эвакуация Дмитрова (население которого великий князь велел «в осаду в Переяславль… перевести Полуехту Бутурлину да Ивану Кике») и перевод из Москвы в Дмитров «строев». [407] Оборонительные меры на случай возможного вторжения противника проводились, таким образом, на широком фронте и на большую глубину, охватывая и тыловые районы страны на вероятных путях вторжения. Эти меры, к которым автор рассказа Софийско-Львовской летописи относится явно отрицательно, видя в них проявление «трусости» («городок Каширу сам велел зжечи, побежа на Москву»), заслуживают серьезного внимания. Московское правительство готовило страну к упорной обороне, не исключая возможности глубокого вторжения противника. Оно исходило, очевидно, из опыта предшествующих войн с Ордой. Так, в августе 1382 г. орда Тохтамыша взяла Владимир, «а люди изсекоша, а иные в полон поведоша». Та же орда разорила Звенигород, Можайск и Юрьев, взяла и сожгла Переяславль (горожане «бегоша на озеро и тамо избыша от нахождения») и «иные мнози грады, и власти, и села». [408] Аналогичное положение сложилось зимой 1408 г. при нашествии Едигея. Его войска «разсыпашася по всей земле, аки злии волци, по всем градам, и по странам, и по волостям, и селам, и не остася такого место, иде же не были татарове». Они взяли и сожгли Переяславль, Ростов, Дмитров, Серпухов, Нижний Новгород, Городец. [409] В июле 1439 г. Улу-Мухаммед, отступая от Москвы, разорил и выжег землю «досталь Коломны». [410] Оборонительные меры в тылу, проводимые по распоряжению великого князя, были далеко не лишними. Они свидетельствовали о намерении оказать решительное сопротивление с реальным учетом тактики противника.

В случае прорыва через оборонительную линию русских войск ордынцы даже при конечном своем поражении могли, используя маневренность своей конницы, разорить обширные районы в глубоком тылу, сжечь города и принести неисчислимые бедствия населению. Вот почему еще в 1467 г., во время первой войны с Казанью, великий князь прежде всего привел в оборонительное состояние Муром, Нижний Новгород, Кострому и Галич; им велено было «сидети в осаде, стеречись от Казани». [411] И в 1480 г., в гораздо более опасной обстановке, московское правительство проявляло должную предусмотрительность, обеспечивая по мере возможности безопасность жителей и лишая противника одного из его главных козырей.

В этой же связи, очевидно, необходимо рассматривать и приведение в оборонительное состояние самой столицы, находившейся в непосредственной близости от линии фронта. Даже с учетом осенней распутицы ордынская конница с берегов Угры могла достичь Москвы за 6–7 переходов. Организация обороны Москвы имела важнейшее стратегическое и политическое значение. В случае прорыва ордынцев за Угру и выступления Казимира удержание русскими в своих руках Московской крепости могло бы стать фактором, определяющим судьбу всей войны. Именно опираясь на эту крепость, русские войска имели шанс в конечном счете нанести поражение противнику даже при его первоначальных успехах. Однако приведение в оборонительное состояние огромного города, в который стекались и жители обширной округи, было достаточно трудным делом, сопряженным с большими материальными жертвами. Главная из них — необходимость сожжения посада, т. е. ликвидации дворов, жилищ и хозяйственных построек основной массы населения столицы. Эта мера непосредственно затрагивала жизненные интересы многих тысяч посадских людей — большой социальной силы, с которой правительство не могло не считаться. Тем самым вопрос о приведении Москвы в осадное положение приобретал не только военный, но и социально-политический аспект. Другой стороной того же вопроса является частичная эвакуация столицы — вывоз из нее казны и семьи великого князя. Правительство собиралось, по-видимому, эвакуировать из Москвы обеих великих княгинь (Марию Ярославну и Софью Фоминишну) и малолетних детей великого князя. Об этом свидетельствуют известия Софийско-Львовской и Вологодско-Пермской летописей.

Первая из них сообщает об отправке из Москвы на Белоозеро великой княгини Софьи и казны в сопровождении бояр В.Б. Тучка и А.М. Плещеева и дьяка Василия Долматова. [412] Вторая называет конкретный маршрут эвакуации. [413] Обе летописи посвящают особое известие великой княгине Марфе. По словам софийско-львовского рассказа, она «не захоте бежати, но изволи в осаде седети». [414] Это краткое известие расшифровывается в Вологодско-Пермской летописи: «…митрополит Геронтей, да архиепископ Васьян Ростовский, да владыка Прохор Подрѣльский начаша бити челом великой княгине Марфе, чтобы ся возратила к Москвѣ во град, чтоб не оставила православного христьянства. Княгини же великая Марфа послушав молениа их, и не презри слез их, и возратися во град… Во граде же бысть немала радость о возращении великиа княгини». [415]

Сообщение Вологодско-Пермской летописи заслуживает внимания. Высшие церковные иерархи придавали пребыванию Марфы в Москве большое морально-политическое значение, видя в этом ее патриотический и нравственный долг. Особенно интересна «немала радость» горожан по поводу возвращения старой великой княгини. Напрашивается мысль, что челобитье иерархов, их «моления и слезы» были в немалой степени вызваны позицией горожан, требовавших возвращения Марфы.

По-видимому, эвакуация великих княгинь из Москвы приковывала к себе пристальное внимание москвичей, вызывая с их стороны неудовольствие и протесты. Сообщение Вологодско-Пермской летописи приоткрывает занавес над настроениями московской «черни», готовящейся к осаде и опасающейся появления вражеских полчищ под стенами столицы. В пребывании в осажденном городе высших правительственных лиц, в том числе престарелой матери великого князя, горожане могли видеть реальный залог упорной, бескомпромиссной обороны Москвы. [416] Посадские люди столицы относились к вопросам обороны своего города отнюдь не пассивно, с полным основанием видя в этом свое кровное дело.