Николай Коняев - Петербург: неповторимые судьбы [Город и его великие люди]

Но ведь так и было.

В общем-то вполне закономерно, что Гаврилин услышал свое в стихах Рубцова именно тогда, когда реформы Ельцина сделали нищим его, одного из самых успешных русских композиторов. В эти страшные годы нашел для себя Валерий Гаврилин опору в поэзии Николая Рубцова. Вот тогда и различил Гаврилин тот голос Родины, что звучал в этих стихах.

«Теперь я очень страдаю от того, что не могу найти музыкального ключа к раскрытию тайн его поэзии в музыке. Дважды брался – и все с очень плохим результатом, – писал Валерий Гаврилин в 1986 году. – Мечтаю написать истинно рубцовскую музыку – надежда на то, что однажды это у меня получится, помогает мне жить и трудиться и лучше, старательнее сочинять и всю остальную мою музыку».

Музыка Гаврилина, назовем ее условно «Рубцовской тетрадью», которая в 90-е годы и создавалась, должна была поднять голос Родины, что звучал в стихах Николая Рубцова, на ту высоту, на которую способна поднять чувство и слово песня и музыка.

Отметим одну любопытную подробность. Вокальный цикл «Рубцовская тетрадь» Валерий Гаврилин собирался делать с вологодскими исполнителями. Велись переговоры с вологодской капеллой. Но руководитель ее, по-видимому, не понял, что хочет от него композитор, и в качестве образчика прислал кассету с церковными песнопениями, исполняемыми хором.

Вдова композитора, Наталья Евгеньевна Гаврилина, рассказывала мне о разговоре, который состоялся у нее с мужем, когда он получил из Вологды кассету.

– Ну а что, если сделать Рубцова без хора? – задумчиво сказал тогда Валерий Гаврилин. – Может, только с симфоническим оркестром?

Само это предположение на первый взгляд выглядит настолько диким, что хочется сразу усомниться, а правильно ли запомнила слова мужа Наталья Евгеньевна.

Но это на первый взгляд.

«Музыку Гаврилина играть очень трудно, – отмечал В. И. Федосеев, – потому что она очень проста, и эту простоту в наши дни выразить очень трудно, потому что мы ее во многом утеряли. Мы всегда ищем какие-то изощрения, стараемся помочь музыке эффектами – а гаврилинская музыка в этом не нуждается, она сразу находит отклик в душе каждого человека. Все композиторы, подобно ему, должны писать не для элиты, а просто для людей, которые понимают музыку сердцем».

Внимательный читатель без труда заметит, что эти слова выстраивают точную параллель гаврилинской музыки с простотой рубцовской поэзии.

Действительно… Стихи Рубцова необыкновенно просты, как и музыка Валерия Гаврилина, но обманчива эта простота и ясность.

Если вдумываться, отыскивая в стихах Николая Рубцова будничный смысл, то окажется, что все здесь как-то несуразно и нелепо.

Сразу, уже в этих первых строках, несообразность. Как может быть светло от ночной звезды? Ну ладно, лунный свет, но звездный… Разве способен он осветить углы комнаты, табуретку, стол, тарелку на столе? А дальше?

Ну зачем, скажите, идти матери ночью за водой, какая надобность? И при чем тут «красные цветы», которые «в садике завяли все»? При чем «лодка на речной мели», которая «скоро догниет совсем»? Поиск будничного смысла разрушает волшебство стихотворения, превращает его в груду нелепых обломков.

Но еще более нелепо предполагать, что эти прекраснейшие стихи написаны по рецепту эстрадной песни, где только звучание голоса и создает реальность, где только мелодия, ритм и могут связать бессмысленные слова.

Конечно же, нет. Просто лирическая стихия Рубцова – это особая стихия, которая хотя и персонифицируется порою в поэте, даже и в этот момент одновременно живет по другим, недоступным для живого человека законам, ибо наделена не свойственными человеку способностями.

Эта самостоятельная сущность, сливаясь с которой и получает поэт возможность ощущать запредельные миры, принимая ту информацию, – вспомните: «Я умру в крещенские морозы…», – которая недоступна обыкновенному человеку.

А способ сообщения поэта с читателем – говорение из души в душу. Говорение из души в душу – и музыка Гаврилина. Она действительно сразу находит отклик в душе каждого человека, она для людей, которые понимают музыку сердцем.

И тут, как ни парадоксально, при абсолютно полном проникновении в суть поэзии Рубцова не так уж и важны становились сами его тексты. Может быть, об этом и думал Валерий Гаврилин, когда спросил: а что, если написать «Рубцовскую тетрадь» только для симфонического оркестра?

– Как же можно без хора? – спросила тогда Наталья Евгеньевна. – Ведь это на стихи Рубцова… Как же будет музыка без текстов?

– Да-да… – торопливо согласился Валерий Александрович. – Конечно, ты права…

Но музыка была написана.

«И еще он сыграл новый „Рубцовский вальс“… – вспоминает А. А. Белинский. – Ни я, ни Наталья Евгеньевна не записали его на магнитофон. Он унес и этот волшебный вальс и много другой чудесной музыки туда, в духовное бессмертие. Он ничего не записывал на ноты, пока сочинение не было готово полностью. Он все держал в своей поистине гениальной головушке».

Увы… Гаврилин, как свидетельствует его жена, клавиров никогда не писал, сразу – партитуру [47] И в этом Валерий Гаврилин поразительно сходится с Николаем Рубцовым, который тоже, как свидетельствуют современники и архивные материалы, записывал только полностью готовое стихотворение. . Много музыки так и осталось «на пальцах».

О том, каким был «Рубцовский вальс», о том, какой должна была стать «Рубцовская тетрадь», можно догадываться лишь по не многим сохранившимся записям Валерия Александровича.

Вот два листка машинописи из бумаг Валерия Гаврилина. На одном написано: «Хор, солисты, симфонический оркестр. Песня Даши». Дальше следует текст:

На другом листке: «Застольная песня. Журавли». Подзаголовок «Поет председатель или же все». Далее следует текст: «Меж болотных стволов красовался восток огнеликий»… Еще сохранились обрывочные записи размышлений-воспоминаний: «У забора в Шейно (деревня в Вологодской области, куда Валерий Гаврилин приезжал на каникулы, там жила его мать. – Н. К.) на вечерней заре. Облака на закате. Мальчик собирается на гулянье».