Ангелос Ханиотис - Эпоха завоеваний [Греческий мир от Александра до Адриана, 336 г. до н.э. — 138 г. н.э.]

Деятельность странствующих историков, ораторов, грамматиков и философов — либо ученых, компетентных во всех этих областях и известных как «софисты», — продолжалась и в имперский период и достигла пика в эпоху так называемой второй софистики, длившейся примерно с правления Нерона до начала III века н. э. Речи Диона из Прусы, добившегося успеха при Флавиях и Траяне и известного как Хрисостом («Златоуст»), представляют собой наиболее полно сохранившийся образец таких лекций того времени. Часто они были посвящены важным политическим и моральным предметам вроде идеальной царской власти, рабства и свободы, но часто включали и досужие упражнения в риторическом искусстве вроде его «Хвалы волосам». Однако во времена автократической власти выражать свое мнение могло быть опасно. При Веспасиане философов изгоняли из Рима за моральное развращение учеников, при Домициане в изгнание отправился Дион. Но в целом II век н. э. был золотым веком для странствующих ученых, наставления и лекции которых в значительной степени формировали культурное единообразие и распространяли представления о литературном и риторическом стилях.

«На Восток» — таков был девиз большинства греков из тех, кто оказался под властью преемников Александра, и за несколькими (хотя и важными) исключениями вроде походов Пирра в Италию и Сицилию он не менялся на протяжении столетий. Когда Рим укрепил свое положение в центре ойкумены, а установление Pax Romana сделало путешествия относительно безопасными, отдельные лица и группы из Греции и эллинизированных провинций проложили путь в Рим, Италию и западные провинции. Ученые, актеры и атлеты были среди них лишь меньшинством, пусть и избыточно представленным в источниках; большая часть состояла из рабов, торговцев, художников и квалифицированных работников. Иногда надгробные надписи сообщают истории этих людей — например, печальный рассказ Гиле из Фессалоник, в одиночестве скончавшейся в Бонне в 200 году н. э.: «Фессалоники были моей родиной, и Гиле было мое имя. Эс, сын Баталла, покорил меня с помощью любовного зелья, хоть он и был евнух. Потому мое брачное ложе оказалось бесплодным. И теперь я лежу здесь, так далеко от моей отчизны». В тесном мире Римской империи женщина из Фессалоник, последовавшая за своим мужем в Германию, все еще могла думать о своей родине с ностальгией.

Передвижение в эпоху «долгого эллинизма» относится не только к людям, но также и к вещам. Захваченные в качестве трофеев предметы греческого искусства украшали римские дома и виллы, а римские глиняные лампы освещали дома Малой Азии. Отдельные вещицы греческого и римского производства достигали даже Китая, Таиланда и Кореи, что говорит если не о регулярной торговле, то о наличии каких-то контактов.

Наконец, не стоит забывать о передвижении животных — лошадей и собак из зон, знаменитых своими особыми породами, но также и экзотических зверей, которых показывали на процессиях и триумфах либо убивали на арене. Надгробная эпиграмма, посвященная странствующей свинье, позволяет нам с оригинального ракурса взглянуть на подвижность той поры. Свинья, обученная, вероятно, исполнению акробатических трюков на праздниках, проделала путь от Диррахия на Адриатическом море до Эдессы в Македонии, чтобы присутствовать на дионисийской процессии. Но во время торжеств ее переехала повозка (см. илл. 37).

«Здесь лежит всеми любимая Свинья, юное четвероногое создание, покинувшее землю Далмации, приведенное в качестве дара. Я прибыла из Диррахия и, желая увидеть Аполлонию, прошла все земли моими собственными ногами, одна и непобежденная. Но теперь из-за насилия колес свет для меня померк. Я хотела увидеть Иматию и повозку с фаллосом, но теперь я покоюсь здесь, хоть и была слишком молода, чтобы платить дань смерти».

Невозможно представить себе, чтобы в какой-либо из предыдущих периодов письменной человеческой истории движение было столь интенсивным, массовым и широким. Однако постепенная политическая и культурная конвергенция ойкумены, начавшаяся с Александра и продолжившаяся при римских императорах, не могла искоренить местное самосознание и преданность родине.

Во время пребывания Александра в Египте или несколько позже близ храма в оазисе Бахария был установлен алтарь или пьедестал. Иероглифическая надпись на фронтальной стороне упоминает Александра с титулами фараона — Царь Верхнего и Нижнего Египта, сын Амона, Любимый Амоном-Ра. Слева находится греческий текст, высеченный, вероятно, каменщиком-египтянином, не знавшим письма эллинов. Он гласит: «Царь Александр посвятил это Амону, своему отцу». Возможно, это наиболее ранний из сохранившихся текстов, свидетельствующих о принятии Александром традиций завоеванной страны и его самопредставлении как сына местного божества в полном соответствии с тем, как делали фараоны до него. Кроме того, Александр принял царские традиции Персидской державы. Его преемники как в Египте, так и в Селевкидском царстве последовали этому примеру.

Слияние греческих и местных традиций считается одним из важнейших феноменов эллинистической культуры. Оно принимало различные формы и происходило с разной степенью интенсивности. Изобразительное искусство и архитектура в греческом стиле господствовали в Селевкидском царстве, в меньшей степени они распространились на большей части Египта, но оказывали сильное влияние за их пределами — в землях Греко-Бактрийского и Индо-Греческого царств. Это влияние, как показывают датирующиеся II веком н. э. рельефы из Матхуры (см. илл. 38) и каменные палетки I века до н. э. с мифологическими мотивами из Пакистана, пустило там и в Северной Индии глубокие корни. Заметным оно остается, как можно судить по буддистской скульптуре из Гандхары, до II века н. э.

Лучше всего засвидетельствованная форма культурной конвергенции — употребление греческого языка в царствах Египта и Азии. Им пользовалось не только чиновничество, но и местное население — например, в посвятительных и закладных надписях. Хотя язык был греческим, идеи и обычаи он выражал в основном местные, и лишь постепенно они смешивались с практиками, ценностями и верованиями переселенцев-эллинов. На завоеванных землях вводились типично греческие социальные институты вроде атлетической подготовки, состязаний или драматических представлений, и наоборот: греки-поселенцы все более охотно заимствовали местные обычаи, отождествляли местных богов со своими и приспосабливали одежду и кухню к местным условиям — в Египте, например, они облачались в лен вместо шерсти. Основными представителями местных традиций в эллинистических царствах были местные жрецы; они не только защищали привилегии своих сообществ на переговорах с царями, но и своим взаимодействием с коренным населением сохраняли обычаи, продолжали составлять документы на местных языках и поддерживали традиционную историческую память. Манефон, бывший, как утверждается, гелиопольским жрецом при Птолемее II, написал историю Египта, которая сохранилась лишь в отрывках, но стала важным источником знаний греков о египетском прошлом.