Кэролли Эриксон - Елизавета I

С началом второго месяца заключения Елизаветы положение Марии пошатнулось — меньшая, но довольно шумная часть населения принялась чуть ли ни травить королеву, представляя ее в совершенно карикатурном виде, к тому же произошел раскол в Тайном совете. Ангельские голоса в защиту протестантизма, подстрекательские листовки на улицах (одна из них залетела прямо на дворцовую кухню), откровенный ропот по поводу восстановления мессы, продолжающиеся разговоры о том, что лучше бы Англией правила Елизавета, — все это выводило Марию из равновесия. Уайатт, которого не далее как в феврале, когда его в цепях доставили в Тауэр, все проклинали, теперь, по смерти, сделался едва ли не героем, пусть и героем-злодеем. Люди, собравшиеся на казнь, бросались к плахе, чтобы омочить платок в его крови, а после, когда голову его вместе с головами сообщников выставили на всеобщее обозрение, кто-то, к бессильной ярости королевской стражи, тайно снял ее с шеста.

За столом заседаний Совета исчезли последние следы согласия. Приказы Марии еще кое-как исполнялись, но во всем остальном повседневная работа по управлению государством была забыта за внутренними распрями. Пэджет со своими сторонниками вооружался, вынашивая, по сведениям Ренара, планы удаления своего злейшего врага — лорд-канцлера. Гардинер, со своей стороны, не упускал случая поговорить об измене и уговаривал королеву отправить Пэджета и остальных в Тауэр; по слухам, одновременно он тоже активно вооружался, превратив один из своих замков в настоящую крепость. Каждый день в столицу приезжали все новые группы вооруженных людей — они становились на постой и расхаживали по улицам, словно ожидая сигнала к вооруженному выступлению. Ясно было только одно — это не солдаты королевы, и ей оставалось лишь мучительно гадать, на чьей же они стороне и какие последствия может вызвать их появление.

В середине мая нашелся наконец человек, занявшийся устройством дел Елизаветы. Это был сэр Генри Бедингфилд, комендант Тауэра, один из высших чинов в армии, капитан королевской гвардии и ко всему прочему член Тайного совета. Верный слуга трона, человек совершенно бесстрастный и даже несколько флегматичный, Бедингфилд был честным солдатом и образцовым католиком традиционного склада. Мария сделала для него немало — помимо чинов, ему была дарована часть земель, конфискованных при аресте у Уайатта. Естественно, Бедингфилд чувствовал себя обязанным королеве, и тем не менее, когда Гардинер явился к нему с предложением взять на себя тяжелую ответственность за судьбу наследницы трона, он поначалу в ужасе отшатнулся. Гардинеру пришлось призвать на помощь все свое незаурядное красноречие (изъясняясь с немалым трудом, Бедингфилд испытывал благоговейный ужас перед теми, кто умел хорошо говорить), дабы победить его сомнения. В общем, как впоследствии писал Бедингфилд, «умело сочетая ссылки на королевский приказ и собственную искреннюю заинтересованность в исходе дела», Гардинер взял верх, и 19 мая, почти через два месяца после заключения в Тауэр, Елизавета в сопровождении сотни стражников в голубых мундирах во главе с комендантом оставила это мрачное место.

Обращаясь с принцессой с величайшим почтением, Бедингфилд в то же время шагу не давал ей ступить без присмотра с того самого момента, как они отплыли в Виндзор, где предстояло сделать первую остановку. Этот путь был избран, дабы не привлекать излишнего внимания толпы, однако же, едва судно отчалило, как тишину нарушил звук оглушительного взрыва и на улицы высыпали тысячи горожан посмотреть, что случилось. То были оружейники арсенала, избравшие простейший способ выразить свою приверженность Елизавете. В результате тайный отъезд принцессы превратился в шумное зрелище.

К отчаянию Бедингфилда, с удалением от столицы праздничная атмосфера только усиливалась. Елизавета передвигалась в открытых носилках, и стоило процессии достичь сельской местности, как к дороге, окаймленной ажурными деревьями в цвету и источающими сладкий аромат кустами роз, начали стекаться толпы крестьян — они прерывали работу, чтобы приветствовать свою любимицу. Правда, лишь самые отчаянные, бросая открытый вызов Бедингфилду и его людям, восклицали: «Боже, храни королеву!», но почти в каждой деревне звонари вовсю раскачивали колокола, и на зов этот откликались сотни людей, забрасывавших принцессу цветами и всяческими сладостями. В Рикоте, где гостеприимство Елизавете и ее спутникам оказывал лорд Уильям Темский, встреча была устроена такая, что подобает скорее царствующему монарху, нежели лицу, подозреваемому в участии в заговоре и направляющемуся в ссылку. Бедингфилд хмурил брови, но не вмешивался — не его это дело, пусть королевские советники устанавливают правила, а они, судя по всему, таких встреч не предвидели. Что ж, он обо всем происходящем доложит, но не более того.

В конце концов процессия достигла места назначения — обветшавшего, с перекошенными окнами и крошащимися каменными стенами средневекового замка в Вудстоке, который рос словно из русла пересохшей реки.

Это было историческое место — охотничий дом норманнских королей, где развивалось действие знаменитого любовного романа. Генрих II содержал здесь свою возлюбленную Розамунду Клиффорд, и руины Розамундовой башни — «странные на вид, могучие стены, бойницы, аккуратно выложенный из камня колодец» — все еще напоминали о былом. Во времена Елизаветы Вудсток сделался не просто стариной, но стариной унылой и отталкивающей. «Это нездоровое место, — писал столетие спустя Роберт Сесил, — дом стоит прямо на болоте. Да и смотреть тут не на что, разве что на коров да свиней». Историческая слава, величественное эхо прошлого, способное вызвать к жизни две-три строки в духе героической поэзии времен Вергилия, вряд ли могли компенсировать царящую повсюду разруху — грязь, болотные травы, миазмы.

При виде этой развалюхи Бедингфилд, должно быть, внутренне содрогнулся. Стало быть, это здесь ему придется обустраивать жизнь своей царственной узницы?

О безопасности же и говорить не приходится. А ведь Бедингфилд не только тюремщик, отвечающий за то, чтобы принцесса никуда не сбежала, он и жизнь ее охраняет. Между тем ее здесь так же легко убить, как и королеву в Лондоне, и Бедингфилда чрезвычайно смущало то, что во всем доме ему удалось разыскать всего четыре надежных дверных замка.

Вообще замок пришел в такое состояние, что было непонятно, как там можно жить. Лишь домик привратника, выстроенный в царствование деда Елизаветы Генриха VII, был пригоден для жилья. В одной из трех комнат (примыкавших к часовне) разместились стражники, оставив, таким образом, Елизавете и ее спутникам залу заседаний, декорированную в готическом стиле, да небольшое помещение по соседству. Здесь, посреди мебели и гобеленов, присланных королевой Марией, под резными потолками из ирландского дуба, покрытыми, как и в большой зале приемов в Хэмптон-Корте, голубой краской и позолотой, Елизавете предстояло отбывать, возможно, пожизненную ссылку.