Андрей Ланьков - К северу от 38-й параллели. Как живут в КНДР

Как ни странно, о денежной реформе не упоминали открытые северокорейские СМИ. Вся информация и инструкции доходили до северокорейского населения по закрытым каналам: посредством объявлений, размещенных у входа в банки, передач по кабельному радио, через «народные группы» инминбан , руководительницы которых получали соответствующие циркуляры. Понять причины такого молчания трудно, но смысл этой политики совершенно точно не заключался в желании скрыть происходящее от внешнего мира. Дело не только в том, что вся информация о происходящем уходила за рубеж в режиме реального времени благодаря распространению в приграничной полосе китайских сотовых телефонов, но и в том, что иностранцам о денежной реформе как раз сообщили – официально и довольно детально. Во-первых, иностранным посольствам и представительствам были разосланы соответствующие извещения. Во-вторых, о реформе писали как раз в тех – и только тех – средствах массовой информации, которые недоступны среднестатистическому северокорейцу и предназначены исключительно для иностранной аудитории – например, в газете «Чосон синбо», которая издается северокорейскими властями в Японии и адресована проживающим там этническим корейцам.

То, что происходило в первые часы после появления сообщений о реформе, было в целом вполне стандартным для подобных мероприятий: люди бросились спасать свои сбережения, началась паническая покупка всего, что только можно было еще купить на старые купюры. В общем, именно этого и следовало ожидать, но масштабы паники и накал страстей на этот раз оказались несколько необычными. Чтобы сгладить ситуацию, власти немедленно начали пересматривать правила в сторону смягчения, увеличивая лимиты на обмен и упрощая его условия, но это не помогло. Объявив о денежной реформе, власти также заявили, что отныне начинает в полном объеме функционировать централизованная карточная система пэгып . Остается только удивляться тому, что правительство КНДР всерьез рассчитывало за несколько дней заново запустить эту систему после того, как она на протяжении почти 15 лет работала только в некоторых районах и не в полном объеме. Для этого у правительства не было никаких реальных возможностей.

Как и следовало ожидать, пункты выдачи зерновых пайков так и не заработали, в то время как рабочие и служащие действительно начали получать стократно увеличенные зарплаты. Результат был предсказуем: инфляция начала ускоряться. Некоторое время правительство, которое по-прежнему верило в волшебную силу административных мер и собственных распоряжений, пыталось вводить ограничения на цены на товары первой необходимости: например, рис следовало продавать на рынках не более чем за 24 «новые» воны за килограмм. Рынок проигнорировал эти правила. В тех редких случаях, когда полиция пыталась следить за их соблюдением, товары исчезали, ибо никто не собирался продавать товар в убыток.

В попытке обуздать хаос, а также, возможно, наказать упрямых торговцев правительство в декабре объявило о закрытии всех рынков. В начале января 2010 года были закрыты также валютные магазины, где старая (чиновничье-номенклатурная) и новая (буржуазно-предпринимательская) элиты могли покупать качественные товары. Это решение нанесло удар по привилегированным группам населения. В январе 2010 года от нехватки предметов первой необходимости – а то и от нехватки еды – могли страдать генералы, инструкторы ЦК и успешные торговцы нелегальным антиквариатом. В течение короткого времени в январе и феврале 2010 года всеобщее недовольство стало ощутимо и выражалось с беспрецедентной откровенностью. Впервые за десятки лет члены северокорейской элиты в разговорах с иностранцами открыто критиковали действия своего правительства. Сокурсники немногочисленных российских студентов не скрывали своего отношения к денежной реформе, а военный атташе одной из западных стран позже рассказал мне, что находящийся в контакте с ним северокорейский офицер тогда заметил: «Кажется, наше правительство не совсем понимает, что оно творит». Можно представить, как сильно надо разозлить сотрудника военной разведки в одной из самых контролируемых стран мира, чтобы он начал так разговаривать со своим коллегой из потенциально враждебной страны.

Столкнувшись со вспышкой недовольства, которая по своему масштабу, кажется, вообще не имела аналогов в северокорейской истории, правительство стало принимать экстренные меры, многие из которых тоже носили беспрецедентный характер. В феврале 2010 года премьер-министр КНДР Ким Ён-иль выступил на многолюдном собрании партийного и общественного актива в Пхеньяне и извинился за допущенные в ходе денежной реформы «ошибки». При том что собрание формально было закрытым, о происходившем там неизбежно должна была узнать – и узнала – вся страна.

Нашелся, конечно, и виновник. Им стал Пак Нам-ги, заведующий отделом финансов и планирования ЦК ТПК, который был казнен за «контрреволюционную деятельность и шпионаж». Старого бюрократа обвинили в том, что с начала 1950-х он был американским шпионом, а в середине 1950-х, обучаясь в Чехословакии, стал еще и ревизионистом. Таким образом, как утверждала внутренняя пропаганда, вся вина за произошедшее в конечном итоге лежит на американских империалистах, агентом которых был Пак Нам-ги и которые таким образом пытались подорвать северокорейскую экономику (впоследствии разговоры о «вредителе» Пак Нам-ги появились в открытой печати). Фактически заявив о том, что денежная реформа была вредительской операцией американской разведки, правительство КНДР отреклось от нее максимально решительным образом.

Впрочем, правительство не ограничилось беспрецедентными публичными покаяниями и поиском козлов отпущения. И валютные магазины, и, главное, рынки в феврале были вновь открыты. Важно и то, что после провала реформы правительство отменило все те ограничения на деятельность рынков и, шире, деятельность частного сектора, которые были введены в ходе антирыночных кампаний 2005–2009 годов. По некоторым данным, правительство пошло на неслыханный шаг и стало выдавать по карточкам зерно из стратегических резервов вооруженных сил. Однако главные перемены случились в мае 2010 года, когда местным властям специальным циркуляром было прямо приказано более не вмешиваться в работу рынков. Там также говорилось, что властям и полиции отныне не следует пресекать торговлю зерновыми по рыночным ценам. Это означало сигнал к общему политическому отступлению антирыночных сил. Попытка загнать джинна рыночной экономики обратно в бутылку окончилась полным провалом и чуть не привела к катастрофе. Очевидно, что правительство косвенно признало и, главное, само убедилось в том, что, какой бы ни была пропаганда, Северная Корея в ее нынешнем виде в принципе не может существовать без активного частного сектора.