Лидия Новикова - Три модели развития России

Переход к либерально-представительному государству Чичерин считал необходимым и неизбежным и для России, однако связывал его с конституционной монархией. Это послужило основанием критики его как со стороны левых радикалов, причислявших ученого к «охранителям», так и правых консерваторов, видевших в нем опасного радикала. Однако отношение ученого к будущему России было основано на глубоком изучении исторического прошлого и критического осмысления ее реального состояния. «Государство было исходною точкою всего общественного развития России с XV в. Возникшее на развалинах средневековых учреждений, оно нашло вокруг себя чистое поле; не было мелких союзов, крепких и замкнутых; отдельные личности, бродящие с места на место и занятые исключительно своими частными интересами, одни противостояли новому общественному союзу. Главною задачею сделалось устройство государства, которое организовывалось сверху, а не снизу; нужно было устроить общий союз, а частные должны были служить ему орудием». [210]

Конечно, Чичерин прекрасно понимал, что говорить о гражданском обществе в России можно с большой натяжкой, а точнее, в смысле долженствования. Проблема гражданского общества, «среднего класса» была, можно сказать, камнем преткновения русского либерализма. Одни, подобно Чичерину, рассчитывали на то, что оно сформируется из той части дворянского сословия, которое сумеет преодолеть сословные предрассудки и обратится к свободной созидательной деятельности. Другие возлагали надежды на разночинную интеллигенцию, которая явится связующим звеном между высшим сословием и народом. Купечество и промышленники, целиком зависевшие от государственных заказов и жаждавшие не столько свободы, сколько льгот и охранительно- протекционистской политики двора, и еще не проявили себя субъектом социальных реформ, в большой расчет не принимались. Но все же главным камнем преткновения на пути гражданского общества оставалось крепостное право, которое исключало из числа активных граждан огромную часть населения России - крестьян, а другую часть превращало в работорговцев. Нерешенность этой проблемы ставила под вопрос формирование гражданского общества в России.

Идея о том, что в России в силу ряда объективных обстоятельств все реформационные преобразования общества, в отличие от Европы, осуществляются «сверху», а не «снизу», красной нитью проходит через все позднейшие работы ученого. «Россия вовсе не была приготовлена к либеральным идеям и учреждениям, оппозиции в ней нет, и правительству нетрудно справиться с отдельными лицами, которые осмеливаются возвысить свой голос; не встречая препятствий в народе, правительство привыкло делать, что ему угодно». [211]В этих условиях только конституционно ограниченная монархия может и должна «сверху» осуществить либеральные преобразования общества. Начало таких преобразований Чичерин связывал с Великими реформами 1861 года. При этом, подчеркивал он, не следует возводить в абсолют ни одну из государственных форм: что хорошо для одного места и времени, то не пригодно для другого. С этой точки зрения и сама монархия в России имеет исторические пределы и рано или поздно должна прийти к народному представительству. Позже, в специальной работе на рубеже XX века ученый углубил эту проблему. «Законный порядок никогда не может упрочиться там, где все зависит от личной воли и где каждое обличенное властью лицо может поставить себя выше закона, прикрыв себя Высочайшим повелением. Если законный порядок составляет самую насущную потребность русского общества, то эта потребность может быть удовлетворена только переходом от неограниченной монархии к ограниченной. В этом и состоит истинное завершение реформ Александра II. Иного исхода для России нет». [212]

Обращаясь к методам осуществления либеральных реформ, ученый неоднократно выступал против любых форм насилия на пути их реализации. «Подавление общественной самодеятельности никогда не обходится даром, - писал он в канун революции 1905 г. - Если в обществе есть живые силы, то насильственное их стеснение кончается взрывом; если же правительству удастся окончательно их сокрушить, то и общество, и государство погружаются в состояние полного отупения, из которого может вывести их только внешняя катастрофа». [213]Одновременно Чичерин решительно выступает против революционных форм экстремизма, пустившего глубокие корни в социалистической идеологии, ибо революция не есть право, а нарушение всяческих прав. И хотя иногда она может быть оправдана обстоятельствами - достигшим предела угнетением и обнищанием народа, - но никогда не может быть признана выражением правомерного образа действия. Революция неприемлема не только с точки зрения права, но и потому, что она вызывает деструктивную волну анархии и разрушений, отбрасывающую общество вспять. Единственным правомочным способом модернизации общества остается путь реформ, которые вводят либеральные общественные и политические институты с учетом сложившихся традиций и одновременно воспитывают людей, приучая их к созидательной работе, а не к ожиданию «распределительного рая».

Будучи современником Маркса и распространения марксизма в Европе и России, Чичерин, естественно, не мог пройти мимо, не высказав своего отношению к идее социализма и коммунизма. Распространение социалистических идей, возбуждая уравнительные страсти народа, вызывает смуты и потрясения и тем самым сбивает с толку робкие умы, которые, видя его грозные манифестации, идут на поводу у распропагандированных социалистами масс. Однако социализм, как идеологию, считает Чичерин, не следует сводить лишь к заблуждению ума. Он составляет необходимый момент в развитии мысли, но момент по своему содержанию ложный, основанный на тотальном отрицании опыта, выработанного историей, во имя фантастического будущего, которое обретает форму лжерелигиозной утопии. Вместе с тем социалистическая критика действительности указывает на темные стороны современного экономического быта и потому с ней необходимо считаться, подчеркивает он.

Ученый как бы проводит мысленный эксперимент, допуская возможность победы коммунизма, при котором наступит прокламируемое им «царство всеобщего равенства». «Но так как природу уничтожить невозможно, то насильственно подавленная личность неизбежно проявится иным путем: она выразится в стремлении каждого пользоваться как можно более общественным достоянием, внося в него как можно менее со своей стороны. Чем недобросовестнее человек, тем легче это сделать. Тут в накладе будут не худшие, а лучшие элементы. Коммунизм, по меткому выражению Прудона, есть эксплуатация сильного слабым, и не в материальном только смысле, а также и в нравственном: это эксплуатация добросовестного недобросовестным». [214]Отсюда следует вывод о невозможности победы коммунизма. Но если даже допустить невероятное (ведь известно, что и утопии могут быть реализованы), коммунизм окажется экономически, социально и нравственно обреченным. «Едва ли можно представить себе что-нибудь ужаснее, как эксплуатация всего материального богатства страны и всего благосостояния частных лиц в пользу владычествующей партии. А к этому именно ведет социализм». [215]