Николой Крадин - Империя Хунну

Перенесение акцента с описательности на попытки построения объяснительных концепций давало несомненные перспективы в изучении номадизма. Однако трагедия заключалась в том, что марксизм и марксисты преследовали отнюдь не академические интересы. Они активно стремились реализовать свои абстрактные схемы на практике. Чем это обернулось для многих сотен тысяч и даже миллионов кочевников, убедительно повествует, в частности, книга казахского исследователя Ж.Б. Абылхожина (1991). Советскому правительству за несколько десятилетий удалось то, что на протяжении двух с лишним тысячелетий было не под силу Китаю: номадизм на территории СССР оказался под угрозой почти полного исчезновения.

Дискуссия о социальном строе хунну всегда несла отпечаток общетеоретических дискуссий своего времени. В 1930-е гг. в советской литературе утвердилась так называемая пятичленка — энгельсовско-сталинская схема пяти формаций. На первом всесоюзном съезде колхозников-ударников (13 февраля 1933 г.) Сталин обмолвился о «революции рабов». Почти сразу была высказана точка зрения, что хунну в своем развитии обязательно должны были проходить через рабовладельческую стадию. В наиболее прямолинейной форме этот тезис был изложен С.П. Толстовым. Рабы, по его мнению, использовались главным образом в выпасе скота и в домашнем хозяйстве. Хунну были отнесены им к классическим рабовладельческим обществам кочевников-скотоводов (1934).

Однако несоответствия позиции С.П. Толстова были подмечены его оппонентами [56] Там же: 254–257, 320–378. , что вынудило автора несколько модернизировать свое понимание рабовладельческой стадии у кочевников. Он признал, что большинство рабов не использовались в скотоводстве. Это были китайские пленники, которые, обрабатывая землю или занимаясь ремеслом, находились на положении, аналогичном статусу илотов, и обязывались платить кочевникам хунну дань [57] 1934: 385; 1935; 1848:263 ел. . В этом состояла грабительская сущность «военно-рабовладельческой демократии» у кочевников. Таким образом, С.П. Толстов, совершенно справедливо указав на внешнеэксплуататорскую природу Хуннской державы, неправомерно отождествил данничество с рабством.

Тем не менее тезис о классовой рабовладельческой сущности хуннского общества был поддержан китайскими исследователями [58] Ма Чаншоу 1954; 1962; 1962а: 5; 12; и др. . Это вполне объяснимо. Теоретическое влияние советского ортодоксального марксизма на союзников по коммунистическому лагерю было почти безгранично. Авторитет «старшего брата» сохранился надолго. Даже после крушения сталинизма ортодоксальные идеи продолжали господствовать среди большинства ученых стран мира социализма. Не случайно в той же китайской историографии тенденция видеть в хуннском обществе рабовладельческое государство сохранилась чуть ли не до наших дней [59] См.: например: Ма Жэньнань 1983; Тянь Гуанцзинь 1983. . Однако большинство ученых марксистской ориентации не поддержали прямолинейный тезис о рабовладельческом характере хуннского общества. Они предпочитали писать о рабовладельческом укладе, определенном влиянии рабовладельческого Китая и т. д., но не более.

Другой исследователь, специально занимавшийся изучением общественного устройства Хуннской державы, А.Н. Бернштам также рассматривал хуннское общество с позиций пятичленной схемы, в качестве соседей рабовладельческого Китая. Но в отличие от С.П. Толстова он предложил отнести общество хунну к стадии «высшей ступени варварства». По его мнению, у хунну уже существовали классы, но еще не сформировалось государство [60] В том, что автор связывал существование классов с отсутствием государства у хунну, нет противоречия. Это была широко распространенная в 1930-е гг. точка зрения, согласно которой сначала появляются классы, а затем они изобретают государство. 1935а: 229. . В более поздней работе А.Н. Бернштам практически повторил эту точку зрения, добавив, что у хунну существовало сильное внутреннее расслоение, прослойка рабов из завоеванных земледельцев и ремесленников, но отсутствовала государственная организация [61] 1951: 53–55, 129–132. .

А.Н. Бернштам был типичным стадиалистом, стоявшим на марристских позициях. Он положительно относился к общей для 1934 г. идее советских историков о «революциях рабов» как движителе прогресса в древности и придерживался мнения, что кочевники внесли важный вклад в разрушение рабовладельческой формации в Китае в качестве союзников угнетенных рабов. Аналогичным образом он оценивал роль гуннского нашествия на Римскую империю [62] 1951: 17, 162–163. . Но в 1950 г. марризм пал, и социологизаторские упрощения А.Н. Бернштама остались без методологического прикрытия. Его книга «Очерк истории гуннов» была подвергнута резкой критике [63] Кызласов, Мерперт 1952; Рафиков 1952; Удальцова 1952; Обсуждение 1953. .

В отличие от А.Н. Бернштама СВ. Киселев охарактеризовал хуннское общество как раннюю форму государственности. Внутренняя дифференциация была еще не очень велика, и знати приходилось считаться с мнением соплеменников. Поэтому основу этой государственности составляли грабительские войны, обогащавшие в основном шаньюев и старейшин [1951: 487–488].

Поскольку пятичленка быстро дискредитировала себя в отношении номадизма, ей на смену была взята на вооружение более изощренная стадиалистская теория — теория кочевого феодализма . История кочевых обществ в рамках этой схемы была представлена как непрерывный поступательный процесс технологического и экономического роста, постепенной замены первобытнообщинного строя ранними, а затем и развитыми формами «кочевого» феодализма. Так называемые ранние кочевники (примерно до середины I тыс. н. э.) рассматривались в рамках очень популярной в 1950–1960-е гг. концепции «военной демократии». Самое большее — предполагался раннеклассовый или раннефеодальный характер древних номадов (с определенным весом рабовладельческого уклада). Создание же настоящей государственности и классового («кочевого феодального», «патриархально-феодального» и пр.) общества относилось в данной схеме к поздним кочевникам, к эпохе средневековья. В наиболее последовательном виде эта «официальная» теория была сформулирована в коллективном издании отечественных и монгольских исследователей « Истории МНР », выдержавшей несколько изданий в 1967–1983 гг., а также в ее монгольском аналоге. Во всех этих книгах хуннское общество отнесено к переходному от первобытнообщинного строя к классовому в форме «военной демократии» [64] БНМАУ-ын туух 1966: 79–95; История МНР 1983: 97-103. .

Данная концепция нашла также свое отражение в ряде других обобщающих коллективных изданий, отдельных монографиях и статьях. По мнению О.В. Кудрявцева, Г.Н. Румянцева, Г.П. Сосновского, В.П. Шилова, так называемая Хуннская держава представляла собой лишь «племенной союз» [65] Румянцев 1954: 31; Кудрявцев 1956; Сосновский, Шилов 1956: 412–419. . В рамках этого же подхода Л.П. Лашук писал о зарождении у хунну из «военно-демократических» отношений «военно-иерархической» системы [66] 1967: 115. , М.Х. Маннай-Оол — о «племенном союзе» хунну с элементами раннеклассовых отношений [67] 1986: 39–42.. , К.А. Акишев — о переходном характере хуннского общества от племенной к раннеклассовой стадии [68] 1977: 285. , Л.Л. Викторова — о раннеклассовом обществе у хунну [69] 1980: 121. , Л.Р. Кызласов — о сложившейся государственности с сочетанием рабства, зачатков крепостничества и данничества [70] 1984: 23; 1993: 35–41. .