Николой Крадин - Империя Хунну

Еще сложнее было добиться высокого социального статуса, не входя в перечисленные выше клановые подразделения. Только через личную военную доблесть и преданность правителю можно было повысить свой ранг, однако до известного предела. Другим путем повышения статуса были породнение и последующая инкорпорация в тот или иной аристократический клан. Таким путем попадали в высшую хуннскую элиту знаменитые китайские иммигранты — Вэй Люй, Ли Лин. Впрочем отсутствие источников позволяет нам довольствоваться только предположениями на этот счет.

Правда, в хуннском обществе все-таки прослеживается определенная «межсословная» вертикальная мобильность. Когда Цзи-хоушань взошел в 58 г. до н. э. на престол под именем шаньюя Хуханье, он взял своего старшего брата Хутуусы, жившего «среди простого люда», и поставил его на место левого лули-вана. Следовательно, могло так случиться, что представитель даже королевского рода мог оказаться за пределами элитарных кругов.

За провинности или личные антипатии можно было понизить в должности. Когда правый лиюй-ван Сянь в 10 г. превысил свои полномочия в отношении исключительной монополии шаньюя на получение субсидий в виде «подарков» от Китая, он был вынужден бежать и был произведен Ван Малом в Китае в лжешаньюи. После того как он одумался и через два года вернулся домой, шаньюй разжаловал его в юйсучжичжихоу — очень мелкий ранг. Любопытно, что это не помешало ему в 13 г. стать шаньюем (!), правда, путем политического заговора. После коронации в отместку покойному шаньюю Сянь также понизил законного наследника Би, имевшего ранг хуюя (аналог при шаньюе Учжулю титулу левого сянь-вана ) в левого тучи-вана , т. е. левого «мудрого» князя. В эпоху Модэ это был один из наивысших титулов, но на рубеже эр генеалогически более низкий, чем хуюй [750] Лидай 1958:246, 255–256; Бичурин 1950а: 106, 109; Материалы 1973: 57, 60–61. . Но что интересно, это также не стало помехой для Би, который в дальнейшем стал первым шаньюем Южнохуннской конфедерации. Все-таки королевская кровь — надежный гарант для политической карьеры, независимо от начальной ступеньки, политических интриг и возраста кандидата! Однако дальнейшее зависело от личных качеств кандидата, от того, какие силы его поддерживают, и от того, как он сумеет распорядиться своей властью.

Проблема формализации отношений власти неразрывно связана с проблемой происхождения государственности. Следовательно, вызревание и развитие властных механизмов и структур должно рассматриваться в контексте существующих теорий образования государства. Наиболее популярные модели становления государственности включают следующие внутренние и внешние факторы: организационно-управленческие и редистрибутивные обязанности, контроль над средствами производства и значимыми ресурсами, внешний обмен и торговля, идеология, война [751] Carneiro 1970; Service 1975; Claessen, Skalnik 1978; 1981; Haas 1982; Gailey, Patterson 1988; Годинер 1991; и др. .

Нетрудно заметить, что в целом речь идет о разных сторонах единого процесса монополизации различных общественно полезных функций. В силу занимаемого места в системе управления обществом, владея информацией и ключевыми рычагами в распределении ресурсов, внешних доходов и произведенного прибавочного продукта, правитель и его окружение постепенно начинают использовать свои возможности и статус в соответствии не только с нуждами общества, но и с собственными потребностями и интересами.

Если в оседлом земледельческом обществе основы власти покоились на управлении обществом, контроле и перераспределении прибавочного продукта, то в степном обществе данные факторы не могли обеспечить устойчивый фундамент власти. Прибавочный продукт скотоводческого хозяйства нельзя было эффективно концентрировать и накапливать.

Во-первых, специфика скотоводства предполагает рассеянный ( дисперсный ) образ существования. Концентрация больших стад животных в одном месте вела к перевыпасу, чрезмерному вытаптыванию травостоя, увеличению опасности распространения заразных заболеваний животных [752] Об этом см., например: Беляев 1965: 150–151; Вайнштейн 1972: 72–74; Масанов 1984: 123; 1995а: 122–123; Ямсков 1986: 28; Абылхожин 1991: 189–190. . Во-вторых, скот нельзя было накапливать до бесконечности, его максимальное количество детерминировалось продуктивностью степного ландшафта. В отличие от материальных богатств скот требовал постоянного ухода и обновления (воспроизводства). В-третьих, независимо от знатности скотовладельца все его стада могли быть уничтожены джутом, засухой или эпизоотией [753] Lattimore 1940: 328–334. . Наконец, в-четвертых, значительное притеснение мобильных скотоводов со стороны племенного вождя или другого лица, претендующего на личную власть, могло привести к массовой откочевке от него.

В целом роль правителей кочевых обществ во внутренней экономической жизни была очень мала и не могла идти ни в какое сравнение с многочисленными обязанностями правителей оседло-земледельческих обществ. По этой причине можно только согласиться с мнением с Ю.В. Павленко, что «в условиях частной собственности на скот централизованная организация труда не предопределяет сколько-нибудь существенной (по сравнению с древнеземледельческими обществами) производственной специализации отдельных групп, чей продукт мог бы перераспределяться по каналам редистрибуции. Каждое кочевое производственное объединение (хозяйственная ячейка) достаточно самостоятельно» [754] 1989: 87. .

В силу этого власть предводителей степных обществ не могла развиться до формализованного уровня на основе регулярного налогообложения скотоводов, и элита была вынуждена довольствоваться нерегулярными подношениями и сборами [755] Smith 1967; Irons 1979; Fletcher 1986; Barfleld 1992; и др. .

Правда, необходимо иметь в виду, что в принципе даже в оседло-земледельческих ранних государствах не существовало интегрированной экономической инфраструктуры, а политический контроль центральной власти был минимален. Исследования политантропологов показывают, что большинство экономических мероприятий в раннегосударственных обществах хотя и проводилось от имени центральной власти, на практике реальное значение центра было ограничено. Экономика ранних государств была не столько «политической», сколько «моральной». Поэтому важное значение для функционирования экономики раннегосударственных обществ играли ритуальные церемонии и сакральная деятельность правителя [756] Claessen, van de Velde 1991. .

Что же говорить о кочевниках с их практически автономным пасторальным хозяйством? Здесь вся производственная деятельность осуществлялась внутри семейно-родственных и линиджных групп лишь при эпизодической необходимости трудовой кооперации сегментов подплеменного и племенного уровня [757] Bacon 1958; Krader 1963; Khazanov 1984/1994; Масанов 1995а; и др. . Имперский уровень интеграции обеспечивал политическое единство степных племен, международные связи и организацию военных кампаний для захвата добычи у соседних народов и государств [758] Barneld 1981; 1992; Khazanov 1984/1994; Крадин 1992; и др. . Следовательно, можно считать, что внутренняя инфраструктура кочевнических государственных образований была еще менее развитой, а связь между племенной верхушкой и наместниками из центра структурно являлась самой хрупкой частью политического механизма имперской конфедерации.