Георгий Бердников - Том 7. Литература второй половины XIX в.

Но в отношении таких выдающихся драматургов этого времени, как Фр. Геббель и особенно Р. Вагнер, можно говорить о целостной романтической поэтике. Уникальная особенность немецкой литературы после 1848 г. и состоит в том, что эпическая масштабность была достигнута не в жанре реалистического романа, а в романтической тетралогии Р. Вагнера «Кольцо Нибелунгов». Характерно и то, что если в других литературах в той или иной форме протекает процесс преодоления романтизма, то Геббель, наоборот, отбрасывает опыт своей ранней реалистической драмы «Мария Магдалина», стремясь как бы «преодолеть» реализм во имя создания таких произведений, в которых самый конфликт трактуется как вневременной и внесоциальный.

Геббель поддерживает наиболее крайнюю индивидуалистическую концепцию романтизма. Неверие в массы сочетается у него с убеждением, что двигателем исторического развития является выдающаяся личность. Недаром он преклонялся перед Наполеоном, считая его деятельность «самым значительным явлением последнего тысячелетия». При этом Геббель развивал трагическую концепцию, согласно которой человек вообще обречен на одиночество, изначально отчужден от мирового целого.

В отличие от Геббеля, Вагнер проницательнее и исторически конкретнее подходит к пониманию трагедии личности. Этот историзм проявляется не в выборе сюжета: Вагнер еще более, чем Геббель, абстрагируется от современного быта и уводит зрителя и слушателя даже за пределы исторического прошлого, обращаясь к древнейшим мифам. Но на этом условно — мифологическом материале Вагнер ставит и решает острые вопросы современности. Лежащие в основе «Кольца Нибелунгов» идеи сближают ее создателя с самыми выдающимися европейскими художниками второй половины XIX в. Известно, как страшил Достоевского разрушительный импульс, скрывающийся в натуре человека, «сверхсильной» индивидуальности, и как неприязненно он относился к байроническому герою, к гордому отщепенцу. Жажда самоутверждения, противопоставление своего «я» людям и существованию приводят, по Достоевскому, к утрате человеческого не только в самой личности, но и в жизни. Именно так, как трагическую версию истории человечества, рожденную буржуазным веком, как космическое бедствие, как роковое нисхождение человека в бездну раскрывает ту же коллизию Вагнер.

Трагические концепции мира у Геббеля и Вагнера по — разному воплощают отрицание окружающей действительности, отсюда — разочарование и пессимизм.

Характерна судьба наследия Артура Шопенгауэра (1788–1860). Его хорошо знали Жан Поль, Гёте, Шамиссо. Но его главный труд «Мир как воля и представление», вышедший в 1819 г., не вызвал у современников интереса. Развивая идеалистические моменты философии Канта, Шопенгауэр создал свое учение, согласно которому отрицалось и всякое познание мира, и способность мира к развитию. Этот пессимистический постулат не могли принять не только Гёте, стоящий на позициях просветительского оптимизма, но и романтики, неизменно подчеркивавшие диалектику добра и зла в мире и в человеческом сознании.

Но в первые же годы после поражения революции 1848 г. идеи Шопенгауэра оказались созвучными настроениям немецких писателей, в том числе и той части, которая стояла на передовых, демократических позициях. Характерно, что внимание Вагнера к книге Шопенгауэра привлек Г. Гервег. В Шопенгауэре Вагнеру, несомненно, близко понимание мира как тщетно стремящейся к полному воплощению воли, как противоположности покоя, неудовлетворимого стремления, страсти, страдания. Ни один из писателей, проявивших интерес к Шопенгауэру — ни Геббель, ни Вагнер, ни Раабе, — не стал шопенгауэрианцем в точном смысле этого слова, они откликнулись на общую тональность его философии, восприняли отдельные ее аспекты.

Плоский оптимизм насаждали в ту эпоху как раз официальные литераторы Пруссии и новой империи. Оптимизм сочетался с пропагандой национализма и шовинизма, с ненавистью к любым «смутьянам». Он имел при этом несколько вариантов, в том числе либерально — буржуазный, оптимизм новых хозяев жизни, которым было еще временами трудно при засилье юнкерства, но которые, приспособляясь, верили в свое конечное торжество. Делаются попытки идеализировать предпринимателя, представить его как созидателя, носителя материального прогресса.

Бестселлером на долгие годы в Германии стал роман Густава Фрейтага (1816–1895) «Приход и расход» (1855). Он расходился в десятках подарочных изданий, его вручали молодым людям наряду с Библией как учебник жизни. Наивная символика была заложена в самом имени главного героя — Вольфарт (что означает «добрый путь»). Это добропорядочный, честный юноша, который начинает свой путь конторским учеником и только благодаря своей добросовестности и трудолюбию становится владельцем большой торговой фирмы. Антитезой Вольфарту изображены, с одной стороны, презирающие всякий труд дворяне, а с другой — ловкий и не совсем чистоплотный в своих коммерческих операциях еврей Итциг: идеализация немецкого коммерсанта не обошлась без шовинистического выпада. И это не было случайностью, а отражало характерную черту официальной немецкой идеологии.

Уроженец Силезии (в 1839–1847 гг. — приват — доцент университета в Бреслау), Фрейтаг был свидетелем острых социальных конфликтов (в том числе «голодного бунта» в 1847 г.) в этой прусской провинции. Но в классовых битвах он всегда видел лишь нарушение общественного порядка и был наивно убежден, что каждому жизнь предоставляет равные возможности и каждый, как его Вольфарт, может достигнуть благосостояния упорным честным трудом. Образу купца и предпринимателя он даже придает героические черты и поднимается до пафоса, когда живописует горы ящиков и тюков на товарном дворе.

В этом смысле роман «Приход и расход» — одна из вершин охранительной литературы — антагонистически противостоит сатирической повести «Наброски из немецкой торговой жизни» Г. Веерта, в то время известной лишь узкому кругу читателей. Любопытно, что имя преуспевающего капиталиста у Веерта тоже символично — Прейс (т. е. цена), но эта символика имела иной подтекст — цена как единственный критерий человеческого достоинства.

Заметное место в официальной литературе Германии занимала историческая тема. Вдохновителями тенденциозного изображения прошлого были историки Генрих Трейчке (1834–1896) и Феликс Дан (1834–1912). Выступая в роли непререкаемых научных авторитетов, они внушали мысль о превосходстве немецкой нации. Ф. Дан был также автором исторических романов, фальсифицирующих историю древних германцев.

«Классиком опруссаченной Германии» назвал Фр. Меринг автора исторических драм Эрнста Вильденбруха (1845–1909). Казенный оптимизм особенно восторжествовал в пору создания империи. Правящим классам нетрудно было использовать давно жившее в народе стремление к единству для оправдания и прославления реакционного режима, осуществившего это объединение.