Георгий Бердников - Том 7. Литература второй половины XIX в.

Работая над «Заландером», Келлер — об этом свидетельствуют его письма — страдал от невозможности создать «прекрасное», гармонически совершенное произведение — тому препятствовала изменившаяся общественно — историческая перспектива. Но значение романа как реалистического произведения в том именно и заключается, что в его художественной структуре воплотились необратимые — и безрадостные — сдвиги в структуре швейцарского общества второй половины XIX в.

Сила келлеровской прозы, создававшейся на стыке патриархальности и буржуазных общественных отношений, коренится в глубинной связи художника с жизнью и мудростью народа, в органическом единстве индивидуальных судеб с характером общественных перемен, в утверждении активного, ищущего героя. Келлер, по словам Т. Манна, сумел создать «целый поэтический космос, в котором все человеческое отразилось без прикрас, но стало светлее, одухотвореннее, радостнее»; художник самобытный и взыскательный, он внес заметный вклад в подготовку стремительного и мощного подъема немецкоязычной реалистической литературы в первые десятилетия XX в.

В отличие от Келлера, Конрад Фердинанд Мейер (1825–1898) с самого начала не принимал перемен, происходивших в Швейцарии после 1848 г., — пафос мещанской демократии ему, выходцу из консервативных патрицианских кругов, был чужд. Но и Мейер не избежал иллюзий и разочарований — они были связаны с надеждами на национальное объединение Германии, которое «железом и кровью» проводил в жизнь Бисмарк; когда стало ясно, что утверждающийся в кайзеровской Германии духовный климат мало чем отличается от восторжествовавшей в швейцарских кантонах мелкобуржуазной пошлости, наступило разочарование, повлекшее за собой окончательный отказ художника от «грубой актуальности современного материала» и углубление в прошлые времена, прежде всего в эпоху Возрождения.

Мейер только в сорокалетнем возрасте уверовал в свое литературное призвание. Процесс становления личности и преодоления болезненности психического склада, осложненный почти полной общественной изоляцией, затянулся надолго, но сопровождался накоплением знаний и впечатлений, которые пригодились в 70–80‑е годы — два десятилетия необыкновенной творческой активности художника. В эти годы он — один из крупнейших в странах немецкого языка поэтов. Отталкиваясь от поэтических традиций Гёте, Гейне и особенно немецких романтиков с их культом переживания и песенной стихией, Мейер создавал не песни, а, скорее, маленькие баллады. Их герой — не созерцатель, а человек действия, запечатленный, как правило, в «роковые моменты» жизни.

Мейер не разделял пафоса политической поэзии Келлера, но сближался со своим знаменитым земляком, когда воспевал величественную красоту швейцарской природы, прославлял трудолюбие и жизнелюбие крестьян или пантеистически благоговейно принимал радости бытия: его программное стихотворение «Полнота жизни» во многом перекликается с келлеровской «Вечерней песней», призывавшей наслаждаться «золотым изобилием мира». Взятая в целом поэзия Мейера — явление более самобытное и оригинальное, чем лирика Келлера, тесно связанная с традициями немецкой поэзии XIX в. Однако строгость линий, пластика образов, фресковая яркость картин, диалектика жизни с ее бесконечной сменой рождений и смертей, умение в частном увидеть целое — все это придает лирике Мейера черты типологического родства с западноевропейской, прежде всего немецкоязычной, поэзией первых десятилетий XX в.

Выдающимся достижением не только швейцарской, но и всей немецкоязычной литературы стал роман «Юрг Енач» (1876) — единственное произведение Мейера большого эпического масштаба, обозначившее собой новый этап в движении жанра европейского исторического романа. Действие романа происходит в XVII в., когда закладываются основы Швейцарии как полинационального государства, расположенного на «перекрестке Европы», и сосредоточено вокруг борьбы горного кантона Граубюнден за политическую независимость. Следуя за Вальтером Скоттом, швейцарский писатель изображает исторический процесс как борьбу конкретных социально — политических сил. Но Мейер идет дальше своего предшественника в раскрытии богатства и глубины внутренней жизни человека, в изображении тончайших оттенков диалектики частного и общего, определяющей противоречивые мотивы поведения личности в каждой конкретной ситуации. Общая тональность романа — ощущение трагического разрыва между декларациями и практическими делами бюргерского сословия. Изображая превращение граубюнденского пастора Енача из народного вождя в узурпатора и беззастенчивого авантюриста, писатель продемонстрировал и чувство истории, и понимание места личности в ней. Вознесенный народом на вершину власти, Енач гибнет, потому что преступил законы человечности и справедливости, поступился интересами масс ради властолюбия и эгоцентризма.

Гибнет и другая «сильная личность» — Томас Бекет из повести «Слепой» (1880). Он был силен не злом, как Енач, а мудростью и высокими представлениями о добре и долге. Смело восстав против жестокого в своем безнравственном легкомыслии английского короля Генриха Плантагенета, Бекет гибнет в борьбе, жертвуя собой и оставив глубокий след в памяти народной. Противопоставляя добро злу, порядочность распущенности, разум грубой силе, Мейер избегает келлеровского морализаторства; добро у него далеко не всегда торжествует над злом. Его взгляд на историю не лишен оттенка трагической безысходности, но в целом это взгляд гуманиста и реалиста. При всей противоречивости творчества Мейера, его нельзя рассматривать вне русла европейской реалистической литературы рубежа XIX–XX вв.

После разочарования в сколоченной «железным канцлером» германской империи Мейер погружается в историю, противопоставляя яркие события и могучие характеры героического прошлого серой и унылой повседневности буржуазного настоящего. В новеллах «Плавт в женском монастыре» (1882), «Искушение Пескары» (1887) и других он создает яркие, пластичные образы, живые правдивой диалектикой страстей, действующие, страдающие и борющиеся в реалистически обрисованных исторических обстоятельствах. Он утверждает не ницшеанскую «сильную личность», а натуры благородные и великодушные, не право сильного, а право и обязанность человека в любых, даже трагических, ситуациях оставаться человеком. Глубокое знание истории и человеческой природы, связь с гуманистической культурной традицией, тонкий психологизм и отточенное совершенство стиля делают Мейера крупнейшим после Келлера классиком швейцарской литературы и одним из выдающихся мастеров немецкоязычной литературы XIX в.