Том 6. Литература первой половины XIX в.

К началу XIX в. в Японии отчетливо проявились признаки экономического упадка и разложения всей системы феодальных отношений, превратившихся в оковы для развития страны. Рост товарно — денежных отношений и развитие капиталистического уклада вели к расшатыванию системы феодального общества, ускоряли процесс разорения и внутреннего разложения господствующего класса — военного дворянства.

Фигурой, характерной для позднетокугавского общества, служит уже не доблестный рыцарь, преданный сюзерену и готовый к ратным подвигам, как это было в пору укрепления феодального порядка, а ронин, т. е. самурай, вынужденный оставить службу у своего господина, потерявший место в своем феодальном клане. В поисках средств существования ронины устремлялись в города. Многие из них начинали заниматься ремеслами или торговлей либо становились писателями, художниками, врачами, некоторые же опускались на самое дно общества. Утрата дворянством экономического могущества и социального престижа не могла не внушать тревогу правящим кругам. Пытаясь облегчить финансовое положение господствующего класса, они прибегли к усилению эксплуатации земледельцев. По всей стране вспыхивали бунты, иногда перераставшие в крестьянские войны.

Одновременно складывался союз недовольных политикой Токугава князей, ставивших целью свержение сёгуната под лозунгом реставрации императорской власти. К стану противников правящего дома примыкала и окрепшая экономически, но политически бесправная городская буржуазия, а также радикально настроенная интеллигенция. Носителями передовых, антифеодальных по сути идей выступали приверженцы школы «голландской науки» (рангаку). «Голлановеды» XIX в. — Такано Тёэй, Ёсида Сёин, Ватанабэ Кадзан и др., — знакомясь с достижениями западной (главным образом голландской) науки, приходили к осознанию отсталости Японии от стран Европы, выступали с критикой проводимой сёгунатом политики изоляции, ратовали за открытие страны и установление торговых связей с внешним миром. Значительная роль в формировании идеологической оппозиции сёгунату принадлежала и сторонникам школы «национальной науки» (кокугаку). Крупнейшим представителем этого идейного течения в первой половине XIX в. стал Хирата Ацутанэ (1776–1843). Основным пафосом его трудов, посвященных древним памятникам японской словесности и религии синто, служит возвеличивание древней монархии как исконно японской формы правления, которую Хирата противопоставлял современному ему строю, считая его «узурпаторским». Взгляды Хираты Ацутанэ служили идеологической опорой движения, направленного против режима.

В этой обстановке единственную панацею от беспорядков правительство видело в политике строжайшей регламентации жизни общества, жестокого надзора. Все направления общественной мысли, противопоставленные ортодоксальному неоконфуцианству, объявлялись «лжеучениями», а их сторонники подвергались гонениям. Любое участие в антиправительственной деятельности каралось смертной казнью.

В литературе и театре запрещалось изображать современные события, под запрет попадали не только произведения отдельных авторов, но и целые жанры. Писателям вменялось в обязанность неукоснительно проводить в творчестве принципы конфуцианской этики. Эпоха застоя, мрака, отчаяния — так характеризуют первую половину XIX в. японские историки — не могла не найти отражения и в специфике культуры. Художественное творчество той поры проникнуто ощущением непрочности бытия. В литературе, театральном и изобразительном искусстве формируется стиль, в известной мере типологически сопоставимый с западноевропейским барокко.

Каковы же основные приметы этого нового стиля, утвердившегося в литературе Японии первой половины XIX в.? Ценность человеческой личности самой по себе, вдохновенно воспетая писателями XVII в., в этой литературе заметно падает. Человек изображается как один из многих участников событий, его личная судьба представляет интерес лишь постольку, поскольку она связана с судьбой рода или клана. В драматических произведениях и авантюрно — героических романах наблюдается обилие действующих лиц, в гравюрах «укиёэ» («картины изменчивого мира») начинают преобладать многофигурные композиции. Внутренний мир человека раскрывается только в его внешних проявлениях. Бытовое окружение персонажей лишается конкретных примет времени, заменяется условно — историческим антуражем. Искусство изображает сильные страсти, акцентирует сверхчеловеческую храбрость и доблесть персонажей. Особое значение в литературе приобретает динамическое начало, создаются монументальные полотна, повествующие о военных подвигах, приключениях, таинственных превращениях героев. Внутренними потребностями нового стиля, по — видимому, объясняется обращение писателей того времени к материалу китайских романов XIV в. («Троецарствие», «Речные заводи») с их сложной фабулой, непривычным типом повествования. На протяжении первой половины XIX в. появляются все новые японские переводы и переложения китайских повествовательных произведений, их сюжеты и образы широко используются в литературе, придавая ей характер определенного экзотизма и стилистической изощренности.

Важнейшей особенностью искусства первой половины XIX в. служит его стремление удивлять и поражать. Оно ценит необычность содержания, тяготеет к фантастике, использует вымысел даже тогда, когда в основе произведений лежит всем известное реальное событие или конкретный исторический факт. Возрастает интерес к потусторонним явлениям, в театральных произведениях, графике, повествовательной литературе с натуралистическими подробностями изображаются призраки, духи умерших, человеческие страдания, предсмертная агония, сцены убийства. Мир предстает кошмарным, враждебным человеку. Человек нередко теряет в достоинстве, он некрасив, подчас нелеп, беспомощен. Знаменитый Хокусай (1760–1849) создает серию аллегорических гравюр, на которых человек уподобляется то мухе, запутавшейся в паутине, то рыбе, попавшейся на крючок рыбака. Тяготение к аллегории и символу, к олицетворению отвлеченных категорий добра и зла вообще присуще японскому искусству первой половины XIX в. — не только изобразительному, но и словесному. Сюжетный конфликт в драматургической и повествовательной литературе часто строится на противоборстве контрастных групп персонажей, воплощающих добродетель и порок, и разрешается неизменной победой добра над злом.