Том 5. Литература XVIII в.

«Третья манера» Аркадии была представлена стихотворцами, пользовавшимися нерифмованным, белым стихом, который ввел в итальянскую поэзию Карло Инноченцо Фругони (1692–1768). Белым стихом Фругони сочинил несколько небольших поэм («Тень Попа», «Гений белого стиха»), философски — пасторальных песен, например «Оронт», где Пан излагает натурфилософию Кондильяка, и посланий, в которых обсуждались некоторые историко — литературные проблемы современности. Но опыты Фругони в описательно — дидактической поэзии лишь соприкасались с просветительской литературой, не переходя в нее и не разрушая стилевую систему рококо. В его анакреонтических сочинениях откровенно прославлялась салонная игра в любовь с ее легкими победами и веселыми изменами, а его знаменитые в свое время канцонетты «Плаванье любви», «Возвращение из Плаванья любви», «Любовный остров» перекликались с известной картиной Ватто, перенося в итальянскую поэзию столь характерные для французского художника галантные образы. В творчестве Фругони как бы воплотились все три манеры аркадской лирики, потому что этот поэт был не только очень плодовит, но и на редкость поверхностен. Стремясь к многообразию, он никогда не ставил перед собой больших целей, ясно сознавая поэтическую ограниченность поэзии и поэтики Аркадии. «Я версификатор, — говорил о себе Фругони, — и не больше, я не поэт».

Несомненно, большее влияние, чем на поэзию, идеи раннего Просвещения оказали на итальянскую драматургию первой половины XVIII в.

В начале столетия на театральных подмостках Италии почти безраздельно царила опера, оттеснив на второй план как итало — испанскую трагикомедию, так и плебейскую комедию масок. Но и она была одним из типичных проявлений искусства позднего барокко. Оперный спектакль представлял пышное, эффектно декорированное зрелище, в котором поэтическому тексту принадлежало самое последнее место. Драматургия оперы повторяла худшие схемы трагикомедии XVII столетия с их запутанными романтическими интригами и маниакальными героями, одержимыми приступами нечеловеческой страсти. Поэтому некоторые из ранних просветителей Италии считали необходимым вообще уничтожить барочную оперу как явление, противоречащее здравому смыслу, и заменить ее правильной трагедией. Такой точки зрения придерживался Джан Винченцо Гравина, автор трактата «Сущность поэзии» (1708), в котором формулировались некоторые основные принципы итальянского просветительского классицизма.

Однако ни трагедии Гравины («Паламед», «Сервий Туллий», «Аппий Клавдий»), ни трагедии его продолжателя, Антонио Конти («Юлий Брут», «Юлий Цезарь», «Марк Брут»), завоевать зрителя не смогли. Единственным театральным успехом в пору раннего итальянского Просвещения стала постановка «Меропы» (1713) Шипионе Маффеи — трагедии, написанной одиннадцатисложным белым стихом со строгим соблюдением всех трех классических единств.

Осуществляя эстетические заветы Гравины, Ш. Маффеи (1675–1755) ориентировался не столько на Корнеля и Расина, сколько на Софокла и Еврипида и некоторых драматургов позднего итальянского Возрождения (П. Торелли, Дж. Б. Ливьера). В отличие от французских классицистов XVII в. и так же, как это до него уже делал Гравина, Маффеи отказался от развертывания сюжета «Меропы» вокруг любовной интриги. Такое сознательное игнорирование темы любви было программным. В нем проявилась определенная общественно — эстетическая позиция раннего итальянского Просвещения. Трагедия Маффеи заканчивается убийством узурпатора и тирана, но главное содержание «Меропы» составляла все — таки не политика. «Меропа» — не трагедия порабощенного народа, это — трагедия матери.

Новаторство итальянской «Меропы» было хорошо понято Лессингом, который писал: «Именно личность матери, столь горячо любящей сына, что она готова своей рукой покарать его убийцу, и навела его на мысль изобразить на сцене вообще материнскую нежность так, чтобы вся пьеса была проникнута этою одной, чистою и благородною страстью, помимо всякой другой любви» («Гамбургская драматургия»). На смену абстрактному гражданскому героизму в трагедии Маффеи приходили семейные добродетели частного человека; в ней уже намечается нравственно — эстетический идеал предреволюционного третьего сословия. Именно это обусловило успех «Меропы» не только в Италии, но и во всей Европе. Трагедия Маффеи предвосхищала как «Меропу» Вольтера, так и «отцов семейства» Гольдони и Дидро.

Однако при всем своем беспримерном успехе «Меропа» Маффеи вытеснить барочную оперу с итальянской сцены, естественно, не смогла. В литературно — театральной жизни первой половины XVIII столетия трагедия эта осталась явлением единичным и в какой — то мере даже случайным. Маффеи был эрудитом и теоретиком. Он не был связан с актерами и театральной публикой и создал свою «Меропу» как произведение чисто литературное. Ранние итальянские просветители еще не ощущали связи с тем новым классом Италии, общественные и национальные интересы которого они объективно уже выражали.

Опера в XVIII в. уничтожена не была. Но она подверглась существенной переработке в духе рационалистических идей не только Аркадии, но и в какой — то мере также раннего итальянского Просвещения. Начало реформе итальянской оперы положил Апостоло Дзено (1668–1750), друг и единомышленник Ш. Маффеи, издававший вместе с ним в Венеции «Газету литераторов» (основана в 1710 г.). Он попытался упорядочить оперный спектакль, изгнав из него барочные излишества и заменив прежние сечентистские либретто новыми литературными текстами, по форме и содержанию напоминавшими трагедии французского классицизма.

Мифологическим фабулам А. Дзено предпочитал сюжеты исторические («Фемистокл», «Сципион в Испании», «Семирамида»). У современников он пользовался репутацией «итальянского Корнеля». Так его называл даже придирчивый Жан — Жак Руссо, хваливший Дзено за то, что тот «отважился вывести исторических героев на сцену, пригодную, казалось, лишь для легендарных призраков».

Пьетро Метастазио (настоящая фамилия — Трапасси, 1698–1782) довел до конца реформу, начатую Дзено. Он полностью уничтожил дисгармонию между оперной драматургией и музыкой, создав так называемую «лирическую трагедию», ставшую важным фактом не только музыкальной культуры европейского рококо, но и общественной жизни просветительской и предромантической Италии.

Метастазио родился в Риме, в бедной плебейской семье. («Вместе с Метастазио и Парини в итальянскую поэзию вошел народ» — Дж. Кардуччи.) Еще десятилетним мальчиком он искусно импровизировал стихи. На него обратил внимание Гравина. Он усыновил Метастазио и занялся его образованием. Гравине хотелось сделать из Метастазио своего преемника, и он систематически вводил его в круг идей и интересов раннего итальянского Просвещения.