Том 4. Литература XVII в.

Стремясь быть понятным широким кругам читающих турок, Вейси старался упростить язык и стиль своих сочинений, насколько это было возможно в тот век, когда поэзии, художественной и деловой прозе были присущи вычурные риторические обороты, долгие периоды, громоздкие стереотипные сравнения, высокопарные метафоры и т. п. И в традиционной манере, конечно, создавались произведения, значительные по мысли, а усложненная, утонченная форма часто маскировала «крамольную» идею. Но одновременно существовало множество стихов, лишь демонстрирующих умение их автора пользоваться технически сложными приемами «высокой» поэзии. Пышный, прециозный стиль представлен в письменной поэзии Турции этого времени, например, творчеством Невизаде Атаи (ум. 1634) или Сабри (ум. 1645).

И все же развитие турецкой поэзии не могло идти прежним путем. В известной мере менялся сам предмет изображения, стихи не адресовались одним придворным кругам и феодальной знати, а предполагали существование нового читателя в городских демократических кругах. И это в дальнейшем все более сказывалось на ходе развития турецкой литературы.

Реальная жизнь с ее конфликтами, острыми социальными противоречиями все шире входила в так называемую придворную литературу (например, у поэтов Мантыки — ум. 1635, Даи — ум. 1659, и др.). Прославленный поэт Наби (ум. 1712) в сатирических стихах остроумно высмеивал те же социальные пороки, что и Нефи, и Вейси. Он не мыслил человека вне связей с обществом и утверждал, что человек не может быть счастлив, если не заботится о благе общества. В поэзию Наби вошли приметы реальной жизни, которые ранее не привлекали внимания «высокого искусства». Поэт порицал сочинителей стихов, замкнувшихся в кругу привычных образов: вино и чаша, роза и соловей, локон и родинка и т. п. Он ратовал за поэзию мудрых мыслей, ибо ее задачу видел в том, чтобы наставлять людей, исправлять, опираясь на знание и религию, пороки общества. Сам Наби попытался стать учителем жизни, когда писал свою известную дидактическую поэму «Благо» («Хайрие»). В назидательных целях, стремясь оживить высокую поэзию, сделать ее доступной для читателя, он ввел в эту поэму в большом количестве народные пословицы и поговорки. Много сюжетов из народных сказок использовано Наби в другой его интереснейшей поэме, «Хайрабад» («Страна добра»), тематически опиравшейся на поэму перса Аттара и некоторые стихи Низами и Навои. Примечателен положительный герой «Хайрабада» — выходец из «низов» общества, вор Чалак, который показан человеком добрым, смелым, энергичным. Антиподами этого типичного героя городской литературы выступают в поэме придворные во главе с самим султаном.

Много общего с поэзией Наби у известного его поэта — современника Сабита (ум. 1712). Газели и касыды, входящие в диван Сабита, отвечают всем требованиям классической поэтики; их отличают при этом живые описания природы, естественно остроумный тон рассказа, мастерское использование простонародной, даже вульгарной лексики, народных пословиц и поговорок. Большую оригинальность придает его поэзии своеобразный прием — стихи, якобы серьезные, вдруг оказываются насмешкой автора над обветшавшими представлениями читателя о предмете поэзии, издевкой над читательским пристрастием к «чистой» лирике.

Поэзия Сабита обретает обличительную силу, когда он пишет о современном ему обществе. В его сатирические стихи о шейхах, проповедниках, святошах входит дыхание самой жизни (поэт многое повидал, служа кадием в разных краях империи — от Балкан до отдаленных районов Анатолии). В «Книге парикмахера» («Бербер — наме»), в «Книге ущелья» («Дере — наме»), в «Рассказе о падишахе Амр — уль — Леисе» («Амр — уль — Леис») герои из народа действуют в традициях фольклорных персонажей анекдота, плутовской повести и т. п. Прямая связь с фольклором и определяет своеобразие этих поэм Сабита.

Турецкая суфийская поэзия к началу XVII в. утратила былое значение и претерпела существенные изменения. С одной стороны, лишившись в творчестве ряда поэтов своих демократических тенденций, она все более замыкалась в узких рамках религиозной мистики. С другой, у поэтов, связанных с крестьянскими и ремесленными кругами, она все чаще обращалась к устной народной поэзии, используя ее образную систему, ее поэтику.

В этой связи привлекает внимание своеобразное творчество шейха Ниязи-и Мисри (ум. 1694). Дервишский поэт — мистик, он порой высказывал идеи, несовместимые с взглядами мусульманина (ему даже приписывали тайное сочувствие христианству), и такие его стихи воспринимались как мятежные, «бунтовщицкие». Ниязи-и Мисри трижды подвергался изгнанию и умер в ссылке.

Сходные процессы можно отметить и в ашугской поэзии. Ашуги (турец. ашыки), связанные с ремесленными и торговыми кругами, а также с янычарами, испытывали на себе в XVII в. влияние письменной классической поэзии, часто следовали ее эстетическим принципам, пользовались ее поэтикой, метрикой и отходили от народных песенных традиций (например, Ашык Омер, Гевхери и др.). Этот процесс был менее заметен в творчестве ашугов, близких к крестьянской среде: они по — прежнему придерживались народных традиций. Сохранялись замечательные ашугские произведения, среди которых следует упомянуть сочинения в традиционной форме жалобы, в которых высказывалось недовольство порядками в стране, попранием прав человека, падением нравов.

Среди ашугов талантом, верностью народным поэтическим традициям, широтой отображения жизни выделялся Караджаоглан (1606–1679 или 1689). В лирических стихах и в героических песнях он умел рассказать и о своих личных горестях, не отделяя их от бедствий народных, и о судьбах народа. Поэтому так проникновенны его стихи во славу турецких повстанцев, боровшихся с социальной несправедливостью. В этом его творчество перекликалось с героическим эпосом «Кёроглу» («Кёр — Оглы»), широко известным в странах мусульманского Востока и особенно популярным в Азербайджане и у народов Средней Азии. Турецкая версия «Кёроглу», окончательно оформившаяся в XVII в., также отражает народные представления о справедливом обществе; главный герой выступает с позиции борца с притеснителями бедняков, воюющего за счастье людей. В эпосе нашли непосредственный отзвук народные восстания конца XVI — начала XVII в.

В эпическом творчестве турок, азербайджанцев и ряда других народов Востока значительную роль играли разнообразные в жанровом и тематическом отношении дестаны (дастаны) в стихах и прозе (любовные, героические и др.). Большой известностью пользовался дестан «Керем и Аслы», названный по имени главных героев. Предполагают, что его автором был ашык Керем, чья подлинная биография заслонена более поздними легендарными рассказами о нем, а сам он выступает уже в роли героя дестана. В основе этого произведения — трагическая история любви сына хорезмского правителя мусульманина Керема и дочери христианского священнослужителя — армянки Аслы. Прозой дается в основном сухая информация о ходе событий, а главные достоинства дестана заключены в его обширных стихотворных частях, функционально аналогичных стихам «Кёроглу».