Адриан Голдсуорти - Октавиан Август. Революционер, ставший императором

Его враги и большинство тех, кто хотел сохранить нейтралитет, опасались, что Юлий Цезарь окажется очень суровым властителем и перебьет своих врагов, как то сделали Марий и Сулла. Но вместо этого он демонстрировал свое милосердие, сражаясь только с теми, кто сражался с ним, и щадя всех, кто сдавался ему. В марте 49 г. до н. э. он заявил: «Попытаемся, не удастся ли таким образом восстановить всеобщее расположение и воспользоваться длительной победой, раз остальные, кроме одного Луция Суллы, которому я не намерен подражать, жестокостью не смогли избегнуть ненависти и удержать победу на более долгий срок. Пусть это будет новый способ побеждать – укрепляться состраданием и великодушием». [112]

После Италии Цезарь направился в Испанию, где в ходе скоротечной кампании одолел легионы, оставленные здесь Помпеем, и принудил их к сдаче. Везде, куда приезжал Цезарь, ему сопутствовала победа, однако его подчиненные показали себя не столь способными и не раз терпели поражения. К началу 48 г. до н. э. он собрал достаточно кораблей чтобы переправить несколько легионов в Македонию, где Помпей до сих пор готовился повторить успех Суллы. В отношении численности и ресурсов перевес был на стороне Помпея, однако воины Цезаря были закалены годами войны и беззаветно преданы своему полководцу. Последний перешел в наступление и был близок к тому, чтобы блокадой вынудить противника к капитуляции под Диррахием, но Помпей сумел прорвать его позиции. Цезарианцы отступили, помпеянцы двинулись за ними, видные сенаторы требовали скорейшей победы и уже делили плоды будущего успеха. При Фарсале 9 августа 48 г. до н. э. Помпей дал битву, и Юлий Цезарь с благодарностью принял его вызов. Замысел Помпея был неплохим, хотя и не слишком тонким – вся ставка делалась на фланговую атаку своей кавалерии, которая численно, в семь раз, превосходила кавалерию Цезаря. Юлий Цезарь разгадал этот план, отразил натиск неприятеля, а затем его ветераны изрубили в куски неопытных легионеров Помпея и его иноземных союзников. [113]

Римским аристократам можно было простить их военную некомпетентность до тех пор пока они проявляли храбрость, отказываясь признавать поражение и собирая армии для новых сражений. У Помпея сдали нервы, и он бежал еще до окончания битвы, решив в конце концов плыть в Египет, где советники царя‑мальчика Птолемея XIII приказали убить его в надежде на признательность победителя. Возможно, его смерть устраивала Юлия Цезаря, однако когда он в погоне за ним прибыл в Египет и ему поднесли голову бывшего тестя, он выказал отвращение и гнев. Сильно нуждаясь в средствах для выплаты жалованья армии, разросшейся теперь на несколько десятков тысяч человек за счет принятых им к себе на службу солдат Помпея, он вмешался в дела этого царства и вскоре оказался втянут в местную гражданскую войну, поскольку юный царь сражался за власть со своей сестрой Клеопатрой. Маленькое римское войско вскоре было осаждено и только после жестоких боев и прибытия подкреплений неприятеля удалось разбить. Юлий Цезарь задержался здесь дольше, нежели многие считали это необходимым, совершив путешествие по Нилу со своей любовницей Клеопатрой. Тем временем помпеянцы перегруппировались, железная воля Катона помогла собрать новую армию в Африке. Покинув, наконец, Египет, Юлий Цезарь сокрушил армию сына Митридата в Азии, [114]быстро возвратился в Италию осенью и затем переправился в Африку. Помпеянцы были разгромлены при Тапсе 6 апреля 46 г. до н. э. Катон покончил с собой, не желая сдаваться и получать прощение от своего врага. Но война еще не закончилась. Старший сын Помпея Гней собрал армию в Испании, и Юлий Цезарь вновь покинул Рим и отправился на войну. Сражение при Мунде, последняя битва гражданской войны, состоялось 17 марта 45 г. до н. э. Схватка была жестокой и отчаянной, но в конце концов ветераны галльской войны взяли верх. [115]

Мир в пламени войны

Ко времени начала гражданской войны Октавий жил с матерью в доме своего отчима Филиппа. Его бабка Юлия скончалась в 51 г. до н. э., а ее муж, по‑видимому, на несколько лет раньше. Хотя Октавию было только двенадцать лет, он произнес речь на похоронах и снискал похвалу за то, как сделал это. Похороны аристократов представляли собой общественное событие. Они начинались церемонией на Форуме, затем процессия следовала за пределы города, где и происходила кремация. Это давало возможность не только воздать хвалу почившему, но напомнить о достижениях его предков. На наиболее пышных похоронах нанятые актеры надевали регалии и несли погребальные маски всех покойных представителей этого рода, которые занимали высокие должности, что являло собой видимое напоминание об их прошлой славе. Произнесение похвального слова было обычным делом для молодого человека – это связывало его с предками и великими деяниями минувших времен и подразумевало, что и он со временем достигнет таких же успехов. [116]

Это был первый случай, когда Октавий оказался в центре внимания, еще более связавшего его со знаменитым, хотя и поныне вызывающим неоднозначные оценки двоюродным дедом. В других отношениях он был одним из юных аристократов, разгуливавших и тренировавшихся на глазах у публики, встречавшихся и соперничавших со своими сверстниками. Филипп, как говорят, давал много советов своему пасынку, и более чем вероятно, что Октавий начал сопровождать отчима, когда тот занимался делами и посещал народные сходки или заседания сената. Филипп и Атия ежедневно спрашивали учителей мальчика о его занятиях и успехах. Впоследствии Атия воспринималась как идеал римской матери: «Некогда в каждой римской семье сын, родившийся от порядочной женщины, вырастал не в каморке на руках покупной кормилицы, а окруженный попечением рачительной матери, которую больше всего хвалили за образцовый порядок в доме и неустанную заботу о детях. […] В ее присутствии не дозволялось ни произнести, ни сделать ничего такого, что считается непристойным или бесчестным. И мать следила не только за тем, как дети учатся и как выполняют другие обязанности, но и за их развлечениями и забавами, внося в них благочестие и благопристойность. Мы знаем, что именно так руководили воспитанием сыновей и мать Гракхов Корнелия, и мать Цезаря Аврелия, и мать Августа Атия, взрастившие своих детей первыми гражданами Римского государства». [117]

Матери могли быть сдержанными и, несомненно, считались авторитетными фигурами, чье одобрение должен был заслужить ребенок, ведущий себя соответственно ожиданиям семьи и государства. Когда началась гражданская война, Атия и Филипп почувствовали, что в Риме, возможно, находиться будет опасно, и отправили юного Октавия на одну из вилл – мы знаем по крайней мере о двух из них, одна под Путеолами, другая – близ Астуры (на побережье недалеко от Рима), однако речь могла идти и о какой‑либо еще. Филипп не захотел поддержать ни одну из сторон. Так же поступил и муж Октавии Марцелл – человек, который вручил меч Помпею всего несколько недель назад. Юлий Цезарь объявил, что уважает такой нейтралитет и сражается только с теми, кто сражается с ним самим. Помпеянцы, хвастливо говорившие, что защищают законы и республику, угрожали, что будут считать врагом всякого, кто не встанет на их сторону. [118]