Адриан Голдсуорти - Октавиан Август. Революционер, ставший императором

Цезариона предал его воспитатель, и он был казнен, поскольку мог стать причиной беспокойства для Октавиана. Антилла, старшего сына Антония, также схватили и убили. Оба юноши всего несколько месяцев назад прошли обряд посвящения во взрослые и официально считались таковыми, чего, вероятно, оказалось вполне достаточно, чтобы предать их смерти. Несколько виднейших соратников Антония из числа римлян покончили с собой или были убиты, но большинству из них удалось поступить на службу новому режиму. Подданные Клеопатры ожидали, что их обложат тяжелыми податями, однако так происходило лишь при ней и в правление ее родственников. Жрецы явились и предложили заплатить за то, чтобы им разрешили сохранить в их храмах изображения царицы. Это вызывалось не столько симпатиями к ней, сколько нежеланием повредить здания, и их настроение следует рассматривать как выражение лояльности новым хозяевам. Цезарь обратился к собранию александрийцев через переводчика, сознавая, что его греческий не столь хорош, как мог бы быть. Его жизнь до сих пор была необычной почти во всех отношениях, и он не имел времени, чтобы овладеть искусством риторики в такой степени, как Цицерон, Юлий Цезарь, Антоний и большинство молодых аристократов. [331]

В конце 30 г. до н. э. Цезарю было тридцать три года. На тот момент он не имел серьезных соперников, способных оспаривать его власть над Римом и всем средиземноморским миром.

XI Триумф

Когда после гибели Брута и Кассия республиканское войско перестало существовать и когда Помпей был разбит у Сицилии, отстранен от дел и умер Антоний, не осталось у юлианской партии другого вождя, кроме Цезаря.

Тацит. Анналы. I.2.1

Пер. А. С. Бобовича

Войны на суше и на море, гражданские и с внешними врагами, по всему земному кругу часто я вел и, будучи победителем, всем гражданам, молившим о милости, я даровал пощаду… Дважды я торжественно вступил в город с овацией, трижды я совершал триумф на колеснице и был провозглашен двадцать один раз императором.

Деяния божественного Августа. 3.1; 4.1

Пер. И. Ш. Шифмана

«Nunc est bibendum ! [332]» – воскликнул поэт Гораций, услышав о том, что Клеопатра мертва:

Нам пить пора, пора нам свободною Стопою в землю бить, сотрапезники, Пора для пышных яств салийских Ложа богов разубрать богаче. Совсем еще недавно царица угрожала Италии, Грозя с толпой уродливых евнухов Державе нашей смертью позорною. Не зная для надежд предела, Счастьем она опьянялась сладким.

К счастью, успех недолго сопутствовал ей, и она бежала, бросив свой пылающий флот при Акции, и Цезарь

За ней, бегущей вспять от Италии, […]Как за голубкою Несется коршун, иль за зайцем Ловчий проворный по ниве снежной. Но царица хоть и женщина, Меча она не убоялась, […] Нет, умереть желая царицею, На павший дом взглянула с улыбкою И злобных змей к груди прижала, Чтобы всем телом впитать отраву. Она решилась твердо на смерть идти Из страха, что царицей развенчанной Ее позорно для триумфа Гордого вражья умчит либурна, [333]. [334]

Теперь, когда вызвавший ужас враг потерпел поражение и погиб, им было проще восхищаться, мужество и достоинство царицы лишь придавали блеска победе Цезаря. Однако речь шла не просто о самоубийстве Клеопатры, а о победоносном окончании войны, что действительно имело значение для поэта и так порадовало его. В другом месте он писал о том, что царица «поработила» Антония, и Гораций, и все остальные понимали, что это была еще одна гражданская война. Большинство из тех, кто остался погибать на горящих судах при Акции, были римлянами. Официально войну объявили Клеопатре, и поэты, как и все прочие, вновь и вновь говорили о восточных союзниках Антония, однако они не скрывали того обстоятельства, что вел неприятелей триумвир. Это была еще одна гражданская война, если только одна, как о том недвусмысленно писал Вергилий несколько лет спустя:

Цезарь Август ведет на врага италийское войско, Римский народ, и отцов, и великих богов, и пенатов; Вот он, ликуя, стоит на высокой корме, и двойное Пламя объемлет чело, звездой осененное отчей. […] Варварской мощью силен и оружьем пестрым Антоний, Берега алой Зари и далеких племен победитель: В битву привел он Египет, Восток и от края вселенной Бактров; с ним приплыла – о нечестье! – жена-египтянка. […] Войску знак подает царица египетским систром, [335] […] Чудища-боги идут и псоглавый Анубис с оружьем Против Нептуна на бой и Венеры, против Минервы. [336]

Битва при Акции стала победой добродетелей и традиций, одержанной объединившейся Италией при поддержке благих богов и под предводительством сына божественного Юлия. Враги же представляли собой хаотическое смешение сил Востока с их фантастическими божествами – из их числа выделяется Анубис с головой шакала, бог подземного мира, хотя Клеопатра и ее предки-греки не выказывали интереса к такого рода древним культам. Та сторона, где справедливость одерживает сокрушительную и неизбежную победу, тем более славную, что она принесла долгожданный мир. [337]

Вергилий, Гораций и другие поэты достаточно насмотрелись на гражданскую войну, которая несла только резню и расхищение земли и прочего имущества. В «Эподах», сборнике стихотворений, увидевшем свет в 29 г. до н. э., но написанном в предшествующие годы, когда отношения между Цезарем и Антонием все более обострялись, Гораций, охваченный ужасом перед новой междоусобицей между римлянами, восклицал:

Куда, куда вы рушитесь, преступные, Мечи в безумье выхватив?! Неужто мало и полей, и волн морских Залито кровью римскою — Не для того, чтоб Карфагена жадного Сожгли твердыню римляне, Не для того, чтобы британец сломленный Прошел по Риму скованным, А для того, чтобы, парфянам на руку, Наш Рим погиб от рук своих? [338]

Примерно в это же время Гораций жаловался, что

Вот уже два поколенья томятся гражданской войною, И Рим своей же силой разрушается.

Ни враги из числа италийцев, ни армия рабов под руководством Спартака, ни Ганнибал со своими карфагенянами не смогли разгромить Рим, однако теперь он сам

Ныне загубит наш род, заклятый братскою кровью.

Несмотря на такие мрачные предчувствия, поэт приходит к выводу, что нет другого выбора, кроме как сражаться, и призывает всех италийцев принять участие в войне. [339]

Такие люди, как Гораций, жаждали мира, но не любой ценой. Для римлян настоящий мир мог быть только результатом победы, в идеале настолько полной, чтобы разбитый враг никогда больше не мог возобновить борьбу. Цезарь радостно писал об умиротворении племен (латинский глагол pacare ), покоренных им в Галлии. Конфликты заканчивались бесспорными победами, римляне диктовали условия, не идя ни на компромиссы, ни на уступки. Такая же позиция сохранялась у римлян и в эпоху гражданских войн, и оставалось мало шансов, что они смогут уладить дело путем переговоров, по крайней мере в долгосрочной перспективе. Гораций сражался при Филиппах и бежал с поля боя, а потому кое-что знал о настоящей войне. Неясно, последовал ли поэт собственному призыву взяться за оружие и участвовал ли в битве при Акции. Он говорил, что сопровождал Мецената, но поскольку неясно, покидал ли последний пределы Италии, то трудно решить, действительно ли Гораций присоединился к флоту, желая победы, которая принесла бы окончание гражданской войны. [340]