Георгий Бердников - Том 3. Литература эпохи Возрождения: XIV — первой четверти XVII вв.

В философской лирике Камоэнса обычно подчеркивают трагическую доминанту — темы разлада человека и мира, произвола случая, всесокрушающей силы времени, пугающего хаоса. Часто даже выводят лирику Камоэнса за рамки искусства Возрождения, видя в ней одно из первых проявлений барокко. Между тем глубоко и неизбежно трагическое восприятие действительности свойственно Камоэнсу, как и другим художникам позднего Возрождения. Размышления Камоэнса о мире, управляемом деспотичной Фортуной, об утлой и хрупкой человеческой участи, о несоответствии мира и общества идеальным представлениям и чаяниям человека — это преломление общих идей Ренессанса в призме личной драматической судьбы поэта и трагической национальной ситуации. «Скорбна мысль» (по определению Пушкина) Камоэнса в таких сонетах, как «Дожди с небес, потоки с гор мутят», «За что? Сижу прикованный к стене», «Мучительно за годом год идет» и «Будь проклят день, в который я рожден!», достигает высот трагизма, сопоставимого с трагизмом знаменитой эпитафии Микеланджело или монологов Гамлета. Источник трагического мировосприятия — зло, царящее в мире, неправильный порядок («Мир находится в таком смятении, что кажется, что бог о нем забыл»). Однако разлад, дисгармония мира преодолеваются иной гармонией — внутренней гармонией личности, воспринимающей и переживающей трагизм. Личность поэта всегда остается сильной, мужественно и с величавым достоинством встречающей зло и смерть. Поэзия Камоэнса утверждает: в мире есть несчастья, несправедливость, жесточайшие разочарования, но нет бессилия, ничтожности человека. Стоическая готовность к любым бедам и испытаниям и уверенность в своем предназначении поэта выражены и во многих сонетах и в первой и второй (по порядку их публикации в Собрании сочинений) элегиях.

В поэзии Камоэнса есть мотивы, предвосхищающие этическую позицию барокко: например, чрезвычайно резкое противопоставление чувственности и духовности, плотской и возвышенной любви в редондилье «У чуждых вавилонских рек…». Однако человек Камоэнса никогда не становится игрушкой враждебных сил, жертвой хаоса. Он всегда сохраняет ясность духа, сознание своего права судить и отвергать мир. И если из-под пера Камоэнса вышли строки, полные глубокого отчаяния, то и они продиктованы высоким представлением о человеке, которому не дана достойная его земная жизнь: «Чтобы дышать — и воздуха мне мало, / А чтобы жить — мне мало даже мира». Во всем, сокрушаясь о пережитых несчастьях, о разбитых надеждах, о несовершенстве мира, Камоэнс сохраняет благородную мудрость, уверенность в ценности своей души, своего человеческого опыта.

Эпическая поэма Камоэнса «Лузиады» (закончена к 1569 г., опубликована в 1572 г.) — одно из самых значительных, новаторских творений Возрождения. Новаторская оригинальность поэмы вырастает из глубоких связей с традицией и всей современной поэту культурой.

Возрождение эпоса было одной из настойчивых тенденций литературы Ренессанса, однако, как известно, почти все попытки такого рода оказывались неудачными: в лучшем случае появились блистательные рыцарские поэмы, в худшем — весьма искусственные сооружения. Поэма же Камоэнса — подлинная эпопея. Даже подражание древним в построении сюжета (совет богов, покровительство и недовольство богов как движущая сила фабулы, разнообразные мифологические образы и мотивы), естественно соединяется с изложением исторических событий, с пространными описаниями природного мира и этнографических достопримечательностей дальних земель. Сам автор откровенно отводит мифологии чисто композиционную задачу: появление богов в поэме — это лишь «повод для звучных стихов». И действительно, Бахус, великан Адамастор, океанская нимфа Фетида как будто дают поэту возможность подняться над реальностью, над настоящим — к пророчеству. Их речи настолько концентрированно передают основную идею поэмы, что искусственность божественных интриг совершенно теряется. Мифология находит свое место в поэме как одно из средств воплощения эпической концепции.

Содержание поэмы — история португальского народа. Однако эта история не рассказывается последовательно, эпизод за эпизодом. История «вмонтирована» (так же как география, астрономия, медицина, этнография) внутрь сюжета. А сюжет — перипетии похода Васко да Гамы в Индию. О некоторых событиях португальской истории Васко да Гама сообщает дружественно настроенному к португальцам королю Мелинды, о других повествует брат адмирала, Пауло да Гама, королю Калекута, расспрашивающему о фигурах и эмблемах, изображенных на португальских знаменах. Таким образом, приступая к рассказу о лузиадах, т. е. португальцах (потомках мифического Луза, основателя Португалии), вся история которых дана как цепь подвигов и усилий, поэт сразу выделяет главное — открытие нового морского пути. Сюда, как в узел, собирается все: военные эпизоды, легенды о трагической гибели и посмертной коронации прекрасной Инес де Кастро, возлюбленной наследника престола, а потом короля дона Педро, свод наблюдений ученых и путешественников. Все это — предыстория великого свершения. Хождение за моря предстает центральным героическим событием, сквозь которое просматривается все содержание эпопеи. И в последней главе поэмы, в сцене сверкающего праздника на «острове любви», океанская нимфа пророчествует о новых плаваниях и открытиях, о новых землях (имеется в виду Бразилия), которые скоро благодаря португальцам станут известны миру.

В «Лузиадах» Камоэнс собирает и сопоставляет многие ведущие идеи своего времени, отсюда — поражающее исследователей соседство разнородных идейных элементов. История Португалии рисуется как многовековый крестовый поход, как утверждение креста сначала на полуострове, в борьбе с маврами, а затем и в дальних землях. Инвектива против других христианских государств отражает политику португальских королей, заинтересованных в объединении Европы против турок. В сцене отплытия экспедиции Гамы, в речи старика из Рестело, подробно изложена точка зрения «консерваторов» (близкая, например, взглядам Са де Миранды), сторонников патриархального уклада, считающих мореплавание, коммерцию, индустрию суетным и пагубным делом, грозящим народу бедствиями и розложением: «О, будь проклят тот, кто первым поднял парус над волнами на деревянной мачте!»

Камоэнс не опровергает прямо ни одну из отраженных им точек зрения. Он смотрит на них эпически, как бы понимая частичную правоту каждой. Разве в описании опасностей, подстерегающих экспедицию в Момбасе, или в душераздирающих подробностях кораблекрушения и гибели семейства Сепульведы, рассказанных Адамастором в предостережение морякам, нет подтверждения зловещих предсказаний старика из Рестело? Да и сам поэт вторит им в конце первой песни в размышлении о человеке, слабом «земляном черве», которого ждут «на море столько бурь, грозящих смертью, на земле столько войн, столько обмана, столько невзгод и лишений!» По простоте и страстности эти строфы напоминают лучшие сонеты Камоэнса.