Георгий Бердников - Том 3. Литература эпохи Возрождения: XIV — первой четверти XVII вв.

Одной из особенностей эпопеи является постоянное сочетание элементов, заимствованных у высокой словесности, с элементами, восходящими к демократической традиции, связанной с народным сказом и драмой. Это сочетание заметно и в сюжетике, и в изображении персонажей (портреты, составленные во многом из готовых клише), и в упрощенном литературном языке вэньянь, вобравшем в себя и некоторые элементы живой речи. Эта же двойственность заметна и в использовании стилистических формул-клише, часть из которых восходит к высокой прозе, а часть заимствуется из «низкой» литературы.

Уже на примере «Троецарствия» видна сложившаяся композиционная структура средневековой китайской книжной эпопеи, сохранившаяся почти без изменений до самого начала XX в. в китайском романе, заимствованная в XVII в. корейскими, на рубеже XVIII–XIX в. вьетнамскими, а в середине XIX в. монгольскими романистами (в XIX в. этой формой отчасти пользовались и японские писатели). Форма эта в самом Китае получила название «чжанхуэй сяошо» (букв. «повествовательное произведение [с разбивкой на главы]» или, как обычно переводят у нас, «многоглавная проза»). Все основные приемы организации романного повествования пришли в литературу из китайского устного профессионального прозаического сказа, возникшего примерно в VIII–IX вв. и особенно развившегося в X–XIII вв. Именно к устному сказу восходит деление на главы — хуэй («хуэй» — букв. «раз», т. е. однодневная «порция» многодневного сказительного выступления). Природой устного сказа объясняется и обязательный обрыв главы на каком-либо напряженном месте повествования с непременной трафаретной фразой типа «Если вы не знаете, что стало с жизнью такого-то, послушайте следующую главу». Это «послушайте», только в редких случаях заменяемое на «прочитайте», и свидетельствует о механическом использовании сказительного трафарета.

Характерной чертой чжанхуэй сяошо является своеобразное внутреннее деление главы на два эпизода (отсюда — и особые названия глав в виде двух стихотворных строк, содержащих намек на оба эпизода). Это деление также связано с устным сказом: необходимость для сказителя держать в напряжении толпу слушателей и одновременно сделать паузу посередине повествования, чтобы передохнуть и собрать со слушателей деньги. Из устного сказа перешел в эпопею и затем в роман и ряд особых формул для начала повествования, переноса действия от одного героя к другому, обрыва рассказа и т. п.

Традиционная форма китайской книжной эпопеи, будучи принципиально прозаической, характеризуется и обилием стихотворных вставок (резюмирующие стихи, описания природы, стихи, сочиняемые героями по разным поводам, и т. п.), а также образцов ритмической прозы (пространные описания пейзажа, красочного одеяния, внешности героев, красивых строений и т. п.), — все эти особенности также восходят к устному прозаическому сказу, украшаемому стихами.

По-иному циклизировались предания о повстанцах начала XII в., легшие в основу другой знаменитой эпопеи, «Речные заводи» («Шуйху чжуань»), — едва ли не первого в мировой литературе обширного письменного произведения о народном восстании — и предопределившие другой тип повествования. Начиная с XIII в. сказители рассказывали истории об отдельных героях повстанческого лагеря Лян-шаньбо, о событиях, которые привели их в лагерь, о бесстрашии народных удальцов. Такой тип устных повествований вел к так называемой биографической циклизации. Этот элемент усилился при обработке Ши Най-аня (ок. 1296—ок. 1370) и сведении сказаний в единое письменное произведение (аналогичный процесс наблюдается, например, и при переработках старофранцузского эпоса в прозаические романы). Ши Най-ань свел эпические биографии героев в единое целое. Его эпопея отчасти осталась суммой историй, происшедших с героями; таковы, например, истории их прихода в повстанческий лагерь. Эпопея Ши Най-аня представляет собой как бы цепь, состоящую из отдельных звеньев, каждый герой передает эстафету действия другому, подготавливая его появление. Так, например, в одиннадцатой главе описывается поединок Ян Чжи с Линь Чуном, который пытается ограбить Ян Чжи. Затем действием завладевает Ян Чжи, а через несколько глав инициатива переходит к Чао Гаю, решившему организовать ограбление каравана с подарками, охраняемого Ян Чжи, и, наконец, в центре повествования оказывается Сун Цзян, который помог Чао Гаю скрыться от правительственных войск и сам был вынужден бежать к повстанцам.

Роман Ши Най-аня отличен от эпопеи Ло Гуань-чжуна и тем, что это первое произведение китайской литературы, написанное на чисто разговорном языке. Одновременно с разговорным языком в роман приходит и народный быт. Его персонажи много пьют, едят, ссорятся, иногда прелюбодействуют. Если Ло Гуань-чжуна в «Троецарствии» занимали политические идеи, близкие исторической прозе, и соответственно создание образа князя, заботящегося о народе, а также его мудрого советника, то в «Речных заводях» — при традиционных воззрениях автора на понятие конфуцианского долга по отношению к государю — дается критическая картина лихоимства и беззакония, царящих в чиновном мире. Если народная книга рассказывает об ограблении каравана с подарками сановнику без всякого оправдания самого грабежа, то автор романа подчеркивает и благородство грабителей, и нечестность зятя сановника, который накупил драгоценностей на деньги, которые он выжал из народа. Вообще разбойная вольница в романе представлена главным образом героями, пострадавшими несправедливо или избавившими общество от злодея и вынужденными скрываться в озерных плавнях от преследований властей.

«Чиновники вынуждают народ бунтовать» — вот мысль, которая красной нитью проходит через все повествование. Однако бунт в «Речных заводях» не есть бунт против императора, а есть исполнение долга честных подданных по отношению к своему государю, которого окружают продажные сановники. Вместе с тем в эпопее можно найти и более смелые мысли, вложенные автором в уста самого неистового из своих героев — Ли Куя, сохранившего в наибольшей степени черты эпического богатыря. Ли Куй не только гневно отрицает государевы законы, но и рвет в клочки императорский приказ, избивая при этом привезших его посланцев. Еще ярче ненависть Ли Куя к императору, слушающему своих корыстолюбивых сановников, видна в сцене сна государя, когда из-за спины отравленного будто бы по его воле главаря повстанцев Сун Цзяна появляется Ли Куй, держащий в каждой руке по топору, и бросается на государя, чтобы отомстить за гибель своего старшего названого брата и других героев. (Характерно, что эта впечатляющая бунтарская сцена, хотя и происходящая не наяву, а во сне, была снята в поздних изданиях «Речных заводей».) Идея братства своеобразной вольницы, пренебрежение богатством и защита простого люда — вот что объединяет героев вокруг Сун Цзяна. Одним из удачных образов этого произведения является образ богатыря У Суна, убившего голыми руками могучего тигра-людоеда и так же бесстрашно расправляющегося с угнетателями. Весь характер У Суна виден в его собственных словах: «Я всегда борюсь с людьми безнравственными, если встречаю на пути несправедливость, я тут же выхватываю меч, чтобы оказать помощь, я не боюсь даже смерти».