Ричард Пайпс - Струве: правый либерал, 1905-1944. Том 2

Для реализации этой задачи им требовались «массы», способные посеять семена бунта по всей территории империи, а доступ к этим «массам» обеспечивала «демократическая интеллигенция». Последняя представляла собой рыхлое скопище социалистов-революционеров, социал-демократов и всевозможных беспартийных «прогрессистов» (к таковым относились, к примеру, служащие земств, мелкие чиновники, образованные рабочие и т. д.), которые, проповедуя социалистические идеалы, не были готовы присоединиться к эсерам или эсдекам. Таким образом, ради собственной эффективности союз должен был заручиться поддержкой организованных и неорганизованных «левых». Русские либералы, и Струве в том числе, единодушно признавали, что именно активная поддержка «демократической интеллигенции» в 1904–1905 годах склонила чашу весов в их пользу [1] Даже столь суровый критик партии, как В. А. Маклаков, в 1956 году в письме Борису Элькину соглашался с тем, что до 17 октября 1905 года «борьба против автократии по сути своей была незаконной и не могла вестись иначе, как с помощью революционных элементов». Этой цитатой из архива Элькина я обязан Константину Бранковану .

Принимая во внимание подобный опыт, едва ли стоит удивляться тому, что даже после состоявшегося в октябре 1905 года преобразования Союза освобождения в Конституционно-демократическую партию либералы по-прежнему исключительно ценили поддержание тесных отношений с левыми. Но в пользу левацкого уклона свидетельствовал не только предшествующий путь: такой курс имел стратегическое оправдание. После октября 1905 года перед русскими либералами открывались две альтернативы, ни одна из которых не казалась бы привлекательной, порви они со своими радикальными союзниками. Первая возможность предполагала, что правительство, преуспев в деле умиротворения страны, незамедлительно откажется от вынужденных политических уступок, сделанных либералам перед лицом массовых беспорядков. В этом случае либералы, оторванные от «демократической интеллигенции» и неспособные запугивать правительство угрозой революции, были бы изолированы и в конечном счете сломлены. Согласно второй из открывающихся возможностей, властям не удастся восстановить порядок, и в результате Россию захлестнет анархия. В условиях этой «перманентной революции» крайне радикальные группы упрочили бы свои позиции среди «народных масс» и, увлекая их в бреши, проделанные в бастионах самодержавия Союзом освобождения, сокрушили бы фундаментальные основы либерального устройства: законность, свободу и собственность. Подобное развитие событий также требовало поддержания отношений с левыми — хотя бы для того, чтобы сохранить за собой доступ к тем довольно широким слоям «демократической интеллигенции», которые не увлекались идеями классовой борьбы и «пролетарской» диктатуры.

Все перечисленные резоны говорили в защиту политики, ориентированной влево; или, как позже выразился Милюков, в пользу стратегии, сочетавшей «либеральную тактику с революционной угрозой» [2] П.Н. Милюков. Воспоминания (1859–1917). - T. I. — Нью-Йорк, 1956. — С. 316. . Конечно, можно было бы возразить, что реальный вызов либеральным ценностям исходил не справа, но именно слева, и что после 17 октября более разумной стратегией представлялся разрыв с левыми и совместная с правительством борьба с анархией, откуда бы та ни исходила. Подавляющее большинство либералов, однако, было убеждено, что имперский режим по-прежнему силен и устойчив, даже после 1905 года, и что необходимо и впредь безнаказанно расшатывать его. Размышляя в эмиграции над событиями тех лет, Струве приходил к выводу, что левые предпочтения либералов (которые он и сам разделял какое-то время) психологически проистекали из гипертрофированной убежденности во внутренней мощи и непоколебимости царского правительства [3] См.: 29/7-20. (См. Библиографию работ П.Б. Струве в конце этого тома. — Прим. ред.) Левые ориентиры Конституционно-демократической партии предопределяли и ее социальный состав. Из приблизительно 70-100 тысяч активных членов, состоявших в ее рядах в 1907 году, 43,7 процента можно отнести к «интеллигенции». См.: ЕД. Чер- менский. Буржуазия и царизм в революции 1905–1907 гг. — М.-Л., 1939. — С. 305–306. .

Избранная либералами стратегия неминуемо вела к столкновению с правящим режимом и фактически гарантировала крушение конституционного порядка. Единственный довод, который можно привести в ее оправдание, состоит в следующем: она исходила из «дозированного» риска, казавшегося руководству партии все более приемлемым по мере того, как победы 1903–1905 годов укрепляли в кадетах непоколебимую уверенность в собственном умении держать под контролем любую, в том числе и революционную, ситуацию. Кадетские лидеры были убеждены, что, оказывая неослабное давление на бюрократию и опираясь при этом на поддержку радикалов, можно будет теснить режим до тех пор, пока в стране не восторжествует подлинная парламентская демократия. Милюков, увлекавший конституционных демократов на этот воинственный путь, несомненно, ощущал поддержку подавляющего большинства рядовых членов партии. Внутренне он оставался осторожным и уравновешенным человеком, который по большей части следовал за своими избирателями, нежели вел их за собой. Лишь немногие покидали партию из-за того, что она слишком далеко ушла влево; таковых значительно превосходили перебежчики в противоположный лагерь, полагавшие, что кадеты недостаточно полевели. Большая часть правых откололась во время создания партии, когда консервативные элементы Союза освобождения образовали Союз 17 октября. Несмотря на некоторые оговорки по стратегическим вопросам, Струве (подобно Маклакову) присоединился к кадетам и сотрудничал с последними только потому, что просто не видел иной альтернативы: ни октябристы, ни прочие правые партии не казались ему жизнеспособными вариантами.

Конституционно-демократическая партия (или, как ее назовут позже, Партия народной свободы) была основана на учредительном съезде, состоявшемся в Москве 12–18 октября 1905 года. Мероприятие оказалось не слишком многолюдным, поскольку всероссийская стачка, парализовавшая железные дороги, не позволила приехать в столицу многим делегатам с мест. В своем вступительном слове Милюков охарактеризовал политику новой партии довольно радикальным образом: группировки, находившиеся правее кадетов, он зачислил в разряд «противников», а тех, кто занимал более левые позиции, именовал «не противниками, а союзниками». Далее он с нескрываемой гордостью говорил о том, что Конституционно-демократическая партия «стоит на том же левом крыле русского политического движения», что и прочие социалистические партии, а программу кадетов называл «наиболее левой» среди программ либеральных партий Европы. По Милюкову, принципиальное отличие кадетов от социалистов было обусловлено тем, что последние настаивали на демократической республике (а не конституционной монархии), а также на обобществлении средств производства [4] Конституционно-демократическая партия: Съезд 12–18 октября 1905 г. (6. м., б. г.). — С. 6–8. Ранее в том же году социалисты-революционеры предлагали Милюкову место в Центральном комитете своей партии. См.: П.Н. Милюков. Воспоминания. — T. I. — С. 264. . Съезд постановил, что работа партии в будущем парламенте (в так называемой «булыгинской думе», задуманной в качестве не законодательного, а совещательного органа) должна быть посвящена борьбе за созыв Учредительного Собрания, избираемого на основе так называемой «четыреххвостки» — всеобщего, прямого, равного и тайного голосования. (Это требование являлось одним из центральных пунктов платформы Союза освобождения.) В программе, принятой съездом, кадеты выдвигали и другие далеко идущие требования, включая распространение гражданских свобод на всех граждан и учреждение парламента, облеченного законодательной властью.