Дороти Гис МакГиган - Габсбурги. Блеск и нищета одной королевской династии

Но материнское наследие Елизаветы, все же, не было таким скверным.

В отличие от Франца Иосифа, который за исключением армейского журнала «Данцерс Армеецайтунг» и подобной литературы ничего не читал, Елизавета была очень начитанной и по вечерам в своей комнате писала стихи — сентиментальные строки о свободе и море. Она была неизлечимо романтичной и мечтательной, витала в облаках и при этом была простой и естественной. Шпионаж, лицемерие, карьеризм придворных дам вызывали у нее отвращение, а бесконечные церемонии безгранично надоедали ей. Ее застенчивость так ярко проявилась к концу ее жизни, что большие скопления людей делали ее физически больной.

Елизавета, несмотря на ее красоту и грацию, несмотря на ее восприимчивость и острый ум, в действительности, была мало пригодна для роли императрицы, постоянно находящейся в поле зрения общественности. Она не была подготовлена к этому ни своим образованием, ни своими склонностями. В то время, как Франц Иосиф, принимая во внимание предстоящие задачи, с раннего детства был пропитан чувством долга и сознанием ответственности, Елизавета не имела понятия о своих обязанностях супруги императора. Слишком часто она вела себя, как красивый, своенравный, избалованный ребенок.

Конфликт с ее свекровью вскоре перестал быть секретом в Хофбурге. Хотя эта борьба и разыгралась во дворце между обеими хорошо воспитанными королевскими особами, но была от этого не менее ожесточенной. Елизавета обращалась к своей свекрови «Мадам Мере», но за глаза называла ее «злая женщина».

Когда Елизавета ждала ребенка, постоянные советы и вмешательство ее свекрови стали вскоре невыносимыми. Эрцгерцогиня София входила без приглашения в апартаменты Елизаветы, «чтобы поглядеть, что она делает». София писала своему сыну: «Я также полагаю, что Сисси не слишком должна заниматься своими попугаями, потому что в первые месяцы так легко влюбиться в зверей, и тогда дети получаются похожими на них».

Она настаивала, чтобы Елизавета публично подчеркивала свое состояние, и люди могли видеть, что она справилась с главной обязанностью императрицы. Но Елизавета, воспитанная в духе XIX столетия, стеснялась выставлять себя напоказ.

Когда родился первый ребенок Елизаветы — дочь София [448] София Фредерика Доротея Мария Жозефа (1855–1857). , названная так в честь матери Франца Иосифа, — то ее поместили в детской комнате, прилегающей к покоям бабушки, довольно далеко от квартиры родителей. София выбрала для малышки воспитательниц, гувернанток, врача и ежедневно в детской появлялись толпы подруг Софии с визитом, точно так же, как и во время рождения первенца Софии. Фактически получалось так, словно Елизавета не родила никакого ребенка, по крайней мере, ей так казалось. Когда родилась вторая маленькая девочка, ее тоже забрали у императрицы, чтобы воспитать под пристальным взором бабушки.

Напрасно Елизавета протестовала, говорила, что она хотела бы сама воспитывать своих детей. Франц Иосиф находился в неприятном положении между обеими женщинами. При этом он ничего не желал сильнее, чем домашнего мира. Он разрывался между молодой красивой женой, которую очень любил, и деловой, властолюбивой матерью, которая постоянно направляла его жизнь, и фактически возвела его на трон.

Однажды Елизавета настояла на своем — с трагическими последствиями. Вопреки совету своей свекрови, она взяла с собой двух своих дочурок во время государственного визита в Венгрию. В Будапеште двухлетняя София заболела и умерла, вероятно от тифа. К ужасающим страданиям молодой матери добавились невысказанные упреки свекрови. Напрасно Елизавета говорила себе, что если вообще кто-нибудь виноват в смерти ребенка, то это выбранный Софией бездарный детский врач.

Когда у императорской пары родился наконец в 1858 году наследника трона, кронпринц Рудольф [449] Рудольф (1858–1889) — кронпринц, наследник престола Австро-Венгрии. , и его отец с гордостью смог положить в колыбель мальчика цепь Ордена Золотого Руна, его тоже вскоре передали на попечение бабушки.

В это время уже шептались, что дела в императорском доме обстоят не лучшим образом. Вскоре после рождения Рудольфа родители переехали в апартаменты императорского дворца Хофбург, которые можно видеть еще сегодня: скромные, уютные комнаты викторианской эпохи Франца Иосифа с семейными портретами, большим, удобным письменным столом, железной постелью и простым умывальником; и прохладные, светлые помещения Елизаветы, выкрашенные в белый и золотой цвета, в которых осталось немного следов ее личности. Сегодня убедительно напоминают о ней изображения ее любимых лошадей в маленьком салоне, гимнастические снаряды в будуаре, с помощью которых она сохраняла свою грациозную фигуру и узкая монашеская кровать, затерянная посреди большой спальни с ее полированным до блеска полом.

Когда Рудольфу исполнилось 2 года, осенью 1860 года, Елизавету впервые поразила наполовину настоящая, наполовину воображаемая болезнь, которая позднее посещала ее бесконечное число раз и послужила причиной путешествий, которые уводили ее подальше от Вены. Циничные венцы называли это «болезнь императрицы». Она возвращалась из путешествий домой всегда отдохнувшая, свежая и цветущая.

Годы спустя, Елизавета сказала однажды своей младшей дочери: «Супружество — это нелепое изобретение. Тебя продают пятнадцатилетним ребенком и берут клятву, которую ты не понимаешь и которую потом никогда нельзя расторгнуть».

В жизни Франца Иосифа 1859 год был одним из самых горьких и одиноких. Для начала, ему нужно было примириться с потерей части итальянских провинций.

Весной этого года он часто навещал ранним утром, когда город еще спал, Меттерниха в его доме на улице Реннвег. Оба прогуливались во время разговора в саду туда и обратно. Старый князь в свои 86 лет производил впечатление пережитка давно утонувшего мира, согнувшийся, бесплотный скелет. Рука, которую он клал на руку императора, была легкой, как пыль. «Меня уже можно считать мертвым, — говорил он, — но мои нервы еще дрожат». Его нервы, должно быть задрожали, когда он услышал, в каком трудном положении находилась теперь монархия, после десятилетия некомпетентного управления государством и неумелой дипломатии. Австрия была так же изолирована, как и ее молодой правитель. Его престиж опустился, как внутри страны, так и за ее границами, до самой низкой отметки.

«Бог пожелал, чтобы я еще под конец своих дней навел порядок в здешнем правительстве. Я — скала порядка. Je suis un rocher», — пробормотал однажды Меттерних. Когда Франц Иосиф ушел, он целый день сидел за столом и напрягал свой старый мозг, чтобы написать на бумаге все те предложения, которые должны были привести к спасению империи.