Наталья Тюленева - Тайны великих женщин

Потом зашел отец пожелать спокойной ночи. Он заметил, что она бледна и дрожит, и сказал, чтобы непременно велела протопить горницу и теплее укуталась. Еле сдерживаясь, Надя поцеловала ему руки, а он, растроганный, потрепал ее по щеке и сказал: «Хорошая дочь». После того как он вышел, Надежда кинулась на пол и поцеловала то место, где только что стояли его ноги. Поплакала. Поднялась, обрезала волосы. Надела казачью форму, затянулась кушаком, натянула папаху и долго смотрела на себя в зеркало, размышляя. можно ли принять теперь ее за мужчину.

Но тут она услышала, как всхрапнул Алкид, и поняла, что конюх Ефим, по уговору, уже приготовил ей коня на заднем дворе.

Она взяла свое женское платье и капор и, проехав немного, сложила их в беспорядке на берегу Камы — чтобы отцу было что говорить людям и нс стыдится. Утонула, вот и все.　

Всю ночь — то галопом, то шагом — летела она под　лунным сиянием через лес к стоянке казаков и была　счастлива, как, наверное, никогда в жизни. Менялась ее судьба…

Едва забрезжил рассвет, как она была у стоянки. Докладывая о себе офицерам, она впервые сказала о себе в мужском роде: «Я приехал». Историю она выдумала неубедительную, так как всегда по характеру своему говорила правду. Просила зачислить ее к казакам на время, пока не подойдут к регулярной армии, там, мол, ее, может, и примут в какую-нибудь часть.

А на войну — «Александр Васильевич Соколов» пошел без ведома отца и документов, поэтому и не приписан еще ни к какой части.

Слушавший ее полковник было задумался, но дело решил старый есаул, сказавший: «Возьмем ею, ваше благородие, он далеко отъехал, еще в беду попадет». Так и решили. Соколову определили место в строю, а полковник приказал обедать и квартировать с ним вместе.

Поход длился около месяца, причем Надя сначала неумело, а потом все более ловко сама седлала коня и водила его на водопой.

Когда полк после маневров распустили по домам, Надежда решила пробираться к армии в одиночку, но полковник, полюбивший своего нового ординарца, предложил погостить у него дома до начала нового похода.

Ах, как же потом жалела Надя о своем решении — жена полковника не давала ей прохода, подначивая ее: «А вы и вправду мужчина? Ой, а кожа у вас нежная, как у девицы и борода пока не растет. Вот горничная мои думаем, что вы точно как девица», — хихикала полковничиха, а Надежда покрывалась холодным потом, краснела и что-то невнятно бормотала. Она старалась меньше находиться в усадьбе и целыми днями скакала по донским степям.

Но вскоре полковник объявил ей, что получил Атаманский полк и направление в Гродненскую губернию (там стояли части регулярной армии, куда так рвалась Надя) — завтра на рассвете в дорогу.

В Гродно Надя распрощалась с добрым полковником. и через неделю ее с радостью зачислили в коннопольский уланский полк как «дворянского сына Соколова Александра Васильевича». В сражениях они потеряли множество людей, и им срочно нужно было пополнение.

Вот когда Надя в полной мере почувствовала, что такое солдатская жизнь: как и всех новобранцев, ее заставляли по полдня маршировать, рубиться саблей, драться тяжелой для девушки пикой, преодолевать препятствия, на которые она пока не решалась. Правда, ее радовала новая красивая форма — эполеты, каска с султаном, белая перевязь… А вот сапоги казались ей сделанными словно из камня, тяжелыми до невозможности, в них нельзя было прыгать и бегать, как она любила.

Вскоре уланский полк перевели в Литву, и три недели они провели в глухой деревушке, затерянной среди болот. Картошку крестьяне от них попрятали, так что каждым вечер они выбирались с заступами на пустые огороды и выкапывали себе остатки урожая. В общем, до той поры, пока полк двинулся на Пруссию, Надя, уже успевшая хлебнуть «военно-полевой» романтики, запечалилась и даже написала отцу письмо, что очень его любит и умоляет простить, потому что, может быть, скоро ее убьют.

Но на поле боя вся хандра слетела с Надежды, как луковая шелуха, — она и правда, как древняя амазонка. была рождена для боя. Свист ядер, блеск штыков, крики раненых, топот копыт, блеск сабель — все это действовало на нее как прекрасное вино. Она бросалась в атаку раз за разом, присоединяясь к каждому эскадрону, который начинал атаку, за что ее тут же крепко обматерил командир.

И вдруг в пылу боя она увидела, как нашего офицера сбили неприятельские уланы и вот-вот прикончат. Как птица, она полетела на своем Алкиде… Увидев хотя и худенького, но громко орущего улана, с выпученными глазами, пеной у рта и пикой над головой, — неприятель позорно сбежал. Надя спасла жизнь поручику Панину из Финляндского драгунского полка. Она соскочила с коня, но взвалить туда раненого у нее просто не хватило сил. Помог однополчанин поручика, который сказал, что отвезет его к своим. А Надя пешком пошла по полю боя — ее запросто могли убить, но, видимо, бабушкина молитва ее защитила.

Как и тогда, когда под конем взорвалась граната, — он так высоко подпрыгнул, будто взлетел на пружинах, и оба они уцелели. Как заблудилась она на поле, обессиленная после боя, и ее чуть не зарезали мародеры. Алкид унес ее к своим. А какой ад был под Фридландом… Половина полка там полегло, их засыпали дождем из ядер и гранат, поливали картечью, — а посредине поля под уланом взбесился конь, который начал скакать рывками, пытаясь сбросить раненого всадника. Она спешилась и, усмирив лошадь, повела ее в поводу, боясь потревожить раненого. Пристроив его наконец в обоз, сама отстала от своего полка, за что получила очередной нагоняй (ей не привыкать) от своего командира, решившего за такое самоуправство отослать ее в обоз.

В лагере Надя с горечью размышляла, что, участвуя в битвах при Гейльсберге, Гутшадте, Фридланде, за свою отвагу и доблесть получила пока одни шишки. Просила же брата, чтобы прислал ей тайком дворянскую грамоту, ей бы уже давно чин дали…

После войны уланы вернулись в Россию. И тут в жизни Надежды случилась настоящая трагедия. Она потеряла своего верного друга, настоящего боевого товарища Алкида. Уланы сами, по очереди, водили коней на водопой, причем вести надо было двух коней товарищей, а ехать на третьем. Но кони были неспокойны, хрипели и рвались с повода, и Надя решила с водопоя повести в поводу всех трех. Как она потом корила себя за это решение…

Алкид вдруг рванулся, испугавшись чего-то, и понесся вкось, перепрыгивая через изгороди из жердей, колья в которых, как пики, торчали вверх… На один из этих кольев он и напоролся брюхом. Прискакал в лагерь, упал к ее ногам и издох.

Уланы знали, какой это был конь, — один на миллион, не чета всем остальным… Они горевали вместе с Надей, даже выкопали могилу для Алкида и насыпали сверху высокий холм. Ротмистр дал «Соколову» увольнительную, но два положенных дня отдыха Надя просидела под моросящим дождиком рядом с могилой Алкида, рыдая в одиночестве и обвиняя себя в его смерти. Ну почему она не села верхом?..