Наталья Тюленева - Тайны великих женщин

А в черновике «Посвящения» вместо слов «Твоя печальная пустыня» стоит строка «Сибири хладная пустыня», что уже указывает на адресата точнее некуда…

Князь Волконский принадлежал к знатнейшей фамилии России, корни которой шли от Рюриковичей, был героем войны и на прекрасном счету у государя. Его мать Александра Николаевна была фрейлиной императрицы Марии, статс-дамой двора.

В доме Николая Николаевича Раевского Волконский бывал часто и как бы «ненароком» старался попадать на те вечера, когда пела Мария. Расположась поближе к роялю, он, бывало, весь концерт так и стоял, не в силах пресытиться ее пением.

Воспитание в католическом пансионе и, скорее всего, еще то, что Мария была на семнадцать лет его моложе, сыграло свою роль в том, что Сергей Григорьевич лично свататься не решился, а сделал это через ее отца и в письменной форме. Согласие было получено, а в свете пошли слухи, что Мария Раевская вышла замуж не по любви, а по настоянию родных. Сыграло ли тут роль слияние двух огромных состояний и княжеский титул Волконского, мы вряд ли когда узнаем. Есть доводы и за, и против этой версии. Тот же Густав Олизар, предводитель дворянства Киевской губернии и человек не менее богатый, сватался к Марии Николаевне и получил отказ, и не от родных, а лично от нее самой.

Прочитав послание Волконского, Николай Николаевич вызвал к себе в кабинет Марию и дал прочесть ей письмо. Мария растерялась: «Папа, ведь я совсем его не знаю!» Но Раевский махнул рукой: «У вас будет время подружиться. Князь прекрасный человек!»

В тот же вечер Волконский получил известие, что Мария Николаевна согласна. Официально помолвку отпраздновали большим балом. Во время танца с женихом Мария нечаянно задела краем одежды столик с канделябрами, одна из свечей опрокинулась, и на невесте загорелось платье. Волконский сумел его потушить, но и Марии, и многим гостям это показалось дурным предзнаменованием…

Свадьбу сыграли 11 января 1825 года. Мужа Мария видел мало: он был то на учениях, то на службе. Возвращался домой лишь поздно вечером, усталый и молчаливый. Через три месяца после свадьбы Мария серьезно заболела. Врачи определили беременность и отправили Волконскую в Одессу, на морские купания. Вместе с ней отправились сестра и мать. Князь Волконский остался при своей дивизии в Умани и приезжал лишь изредка.

Мария Николаевна позже писала: «Я пробыла в Одессе все лето и, таким образом, провела с ним только три месяца в первый год нашего супружества; я не имела понятия о существовании тайного общества, которого он был членом. Он был старше меня лет на двадцать и потому не мог иметь ко мне доверия в столь важном деле.

Он приехал за мной к концу осени, отвез меня в Умань, где стояла его дивизия, и уехал в Тульчин — главную квартиру второй армии. Через неделю он вернулся среди ночи; он меня будит, зовет: « Вставай скорей»; я встаю, дрожа от страха. Моя беременность приближаюсь к концу, и это возвращение, этот шум меня испугали. Он стал растапливать камин и сжигать какие-то бумаги. Я ему помогаю, как умею, спрашивая, в чем дело? «Пестель арестован.» — « За что?» Нет ответа. Вся эта таинственность меня тревожат. Я видела, что он был грустен, озабочен. Наконец, он мне объявил, что обещал моему отцу отвезти меня к нему в деревню на время родов — и вот мы отправились. Он меня сдал на попечение моей матери и немедленно уехал; тотчас по возвращении он был арестован и отправлен в Петербург. Так прошел первый год нашего супружества: он был еще на исходе, когда Сергей сидел под затворами крепости в Алексеевском равелине» .

Во время родов Мария едва не умерла, повивальная же бабка приехала только на второй день. Волконская лежала в родильной горячке несколько суток и даже не помнила подробностей свидания с мужем, который приехал навестить ее с сыном 5 января 1825 гола, через три дня после рождения сына Николая.

Уехав в ту же ночь, он был через несколько дней арестован.

Раевские решили не волновать дочь. Об аресте мужа она узнала лишь в марте. И тут же написала ему: «Я не знала о твоем аресте, милый друг. Я не позволяю себе отчаиваться… Какова бы ни была твоя судьба, я ее разделю с тобой, я последую за тобой в Сибирь, на край света, если это понадобится, — не сомневайся в том ни минуты, мой любимый Серж. Я разделю с тобой и тюрьму, если по приговору ты останешься в ней».

Брату Александру Раевскому, с которым была очень дружна и который был арестован имеете с мужем, Марии тоже отравила письмо: «Сергей лучший из мужей и будет лучшим из отцов, и я ею сейчас люблю более чем когда либо, ведь он несчастен».

Николай Николаевич отправился и Петербург хлопотать за родственников. Но к его приезду сыновья были освобождены, а положение Волконского осложнилось тем, что он отказался давать показания на товарищей. И царь сорвал свой гнев на старом генерале, приехавшем хлопотать да зятя. Лишь в апреле Раевский вернулся и Болтышку и заявил дочери, что не осудит ее, если та решит расторгнуть брак с Волконским.

Но дочь взбунтовалась и отправилась в Петербург, пытаясь добиться свидания с мужем и нанося визиты его родственникам. Вслед за Марией отправился и Александр Раевский, пытаясь уговорить ее уехать из столицы в имение тетки, графини Браницкой.

Одновременно Александр пишет письмо Бенкендорфу с просьбой не допустить свидания Волконских, а если таковое все-таки состоится, то прежде дать встречу с Волконским графу Алексею Орлову, зятю Раевских. Орлов собирался просить Волконского утаить от Марии Николаевны степень своей виновности и заставить ее уехать из Петербурга.

Свидание было дано, и Волконский послушался Раевских, но причиной отъезда Марии из столицы послужило еще и то, что графиня Браницкая уведомила Марию: ее сын Николай тяжело заболел.

В имении Браницкой Мария оказалась лишена известий о муже, но, проведя там время с апреля по август, убедилась в том, что не нарушит обещание, данное Сергею в первом письме в Петропавловскую крепость.

Муравьева, Трубецкая и другие жены декабристов поддерживали друг друга, а Волконская вела борьбу в одиночку. Против нее была вся семья, и даже любимый брат Александр писал сестре Екатерине: «Не отнесись легко к вопросу о месте жительства Маши и о враче для ее ребенка. Помни, что в этом ребенке все ее будущее, помни о страшной ответственности, которая падет на нас, если мы не примем всех мер предосторожности, какие в нашей власти. Мы должны строго руководствоваться наиболее благоприятными вероятностями, а они все или за кн. Репнина, или за Одессу. Что касается ее самой, ее воли, то, когда она узнает о своем несчастье, у нее, конечно, не будет никаких желаний. Она сделает и должна делать лишь то, что посоветуют ей отец и я…»