Олег Соколов - Армия Наполеона

Начиная с января 1813 г. вся страна была охвачена националистическим подъемом, который был столь силен, что король под общим давлением и нажимом русских подписал 28 февраля 1813 г. договор о союзе с Россией. Отложение Пруссии от наполеоновской системы стало фактом большим, чем переход одного из государств «Империи Европы» в стан ее противников - это было начало новой Германии и, более того, начало совершенно другого взгляда на мир.

Наполеоновская Империя, выросшая из последствий волны национального подъема во Франции, в эпоху Революции была парадоксальным образом связана по своему духу с Европой века Просвещения с его почти полным отсутствием национализма, а с расширением Империи она все больше проникалась идеями «Римского мира» и Европейского единства. Не случайно в официальных речах, письмах, воззваниях Наполеон почти никогда не обращался к национальным героям Франции. Зато почти всегда говорил об Александре Македонском, Цезаре, Августе, Карле Великом... Нигде и никогда Наполеон не объявлял какие-либо из народов недоразвитыми, а французов «сверхчеловеками». Да, он отдавал предпочтение материальным интересам «старых департаментов», но не из-за того, что считал Францию пупом земли, а потому, что рассматривал ее как наиболее верную лично ему часть Империи. Выдающийся специалист современности по истории Империи Жан Тюлар справедливо отмечает: «Вопреки тому, что иногда пишут, Наполеон старался избегать ломки местных особенностей, он уважал язык, религию и традиции стран, находившихся в его Империи. Он старался привлечь к себе местные элиты и никоим образом не покушался на своеобразие народов, входящих в орбиту французского влияния. Нигде в наполеоновской Империи вы не найдете ни следов геноцида, ни интеллектуального империализма, ни презрения к побежденным. Единственное, что требовалось - это принятие учреждений и законодательства Французской Империи, среди которых первое место занимал Гражданский кодекс» 102.

Во всех его действиях куда больше прослеживается стиль императора Траяна, чем буржуазный национализм эпохи Директории. Именно поэтому с такой легкостью, а подчас с восторгом, вставали под знамена, увенчанные бронзовыми орлами, итальянцы, поляки, немцы, швейцарцы, бельгийцы, голландцы...

«Пассионарный взрыв» (как сказал бы Лев Гумилев), который произошел в Германии в начале 1813 г. был пронизан совершенно другими идеалами. Государственные деятели, священники, писатели и поэты на все лады призывали немцев к «настоящей войне», проповедовали богоизбранность Германии и ненависть к чужаку. Впервые среди лязга оружия в унисон священникам зазвучали и голоса «ученых мужей»: «...именно в вас изо всех новых народов определенно видны задатки человеческого совершенствования, и вам вручается прогресс дальнейшего развития», - проповедовал знаменитый профессор Иоганн-Готлиб Фихте в своих «Речах к немецкому народу», произнесенных с кафедры Берлинского университета. Поистине патологической кровожадностью и слепой ненавистью переполнены строки немецких «романтических» писателей и поэтов того времени: Клейста, Кернера, Рюкерта, Уланда, Платена и Шенкендорфа.

В произведении Клейста, в котором он описывает битву в Тевтобургском лесу, где, как известно, германские племена разгромили римлян (в этом образе, разумеется, выведены французы Наполеоновской эпохи), есть эпизод, когда Арминий, вождь германцев, переполненный ненавистью, восклицает по поводу доброго поступка римского центуриона: «Я не хочу любить это злое дьявольское отродье! Пока оно будет хвастаться здесь, в Германии, ненависть - моя обязанность, и мщение — моя добродетель».

«Теперь пусть ваша возлюбленная сотрясает воздух и мечет искры, - писал Кернер в "Брачном гимне сабле". - Настает свадебное утро! Да здравствует железная невеста!»

Эти настроения со всей очевидностью отразились и в военной эстетике, появившейся в 1813 г. в Германии, - черные мундиры, черные кресты, черные знамена, черепа со скрещенными костями, церемонии с факелами, - словно все мрачное, древнетевтонское вырвалось на поверхность...

Конечно, не следует преувеличивать результаты этого идейного сдвига - в обществе того времени было еще достаточно много консерватизма и инерции, чтобы быть полностью охваченным новым влиянием. Однако идеологический выброс произошел, и, хотя он найдет свое полное логическое завершение лишь в Германии второй четверти XX в., его последствия не замедлили сказаться и на Германии наполеоновской поры.

Нужно также подчеркнуть, что катастрофа в России и взрыв германского шовинизма не оборвали историю иностранных контингентов, сражавшихся в рядах наполеоновского войска и, тем более, иностранных полков на службе Франции. Однако роль и тех и других становится все более второстепенной. За исключением польских полков, все также отважно бьющихся за свободу своей отчизны, и итальянцев (северной Италии), не желавших возвращения австрийского господства, иностранные солдаты все с меньшей охотой шли в огонь. Европейская империя отныне потеряна и война становится делом прежде всего французов, которые сражаются за интересы Франции. Интересно, как остро в это время простой пехотный офицер наполеоновской армии ощутит на себе резкое изменение обстановки. 6 марта 1813 г. он написал: «Еще сосем недавно, в счастливые времена, когда я приближался к границам Франции после долгого отсутствия, я почти не испытывал никаких чувств - Европа была моим отечеством. Теперь я вернулся к более скромным понятиям, и вид французского берега Рейна произвел на меня совершенно новое, сильное впечатление» 103.

Все сказанное выше представляет собой, конечно, лишь глобальный процесс, происходивший в 1813 г. Совершенно очевидно, что он развивался не просто и не прямолинейно. Для начала необходимо отметить, что государства Рейнской конфедерации в 1813 г. выставили контингенты, которые потребовал у них Наполеон:

Итальянское королевство поставило под ружье 28 тыс. солдат, Неаполь - 13 тыс., Дания - 12 тыс. Польша из последних сил мобилизовала еще 25 тыс. рекрутов, в результате чего численность польских войск снова увеличилась до 37 540 человек, вместе же с поляками на французской службе в рядах Великой Армии сражалось до 40 тыс. уроженцев берегов Вислы и Варты.

В результате в рядах наполеоновского войска в начале 1813 г. было не менее 150 тыс. солдат иностранных контингентов. Равным образом из примерно шестисот тысяч солдат, состоявших на службе во Французской армии, около четверти, т. е. также 150 тыс. человек, были нефранцузами. Таким образом, и в 1813 г. Великая Армия будет во многом сохранять свой интернациональный характер.