Евгений Добренко - Поздний сталинизм: Эстетика политики. Том 2

Но не только законы языка открыл миру Сталин. Он также

вскрыл законы развития и смены базиса и надстройки, закономерность того факта, что классовая борьба не означает разрыва общества (sic!!), закономерность развала и поражения временных и непрочных империй ‹…› законы развития наций и их языков в условиях капитализма и после победы социализма во всемирном масштабе, законы развития капитализма ‹…› и в этой связи законы развития пролетарской революции, закономерности развития социалистического государства в условиях капиталистического окружения, возможность построения высшей фазы коммунизма в этих исторических условиях [218].

Достаточно было Сталину сказать: «общеизвестно, что никакая наука не может развиваться без дискуссий», чтобы этот трюизм был назван «открытым товарищем Сталиным законом развития передовой науки» [219](хотя Сталин «открывал» этот «закон» словами «общеизвестно, что…»).

Но и «законы» оказываются недостаточными для описания грандиозности сталинского научного подвига. Несколько фраз о словарном фонде превращаются в «сталинское учение об основном словарном фонде» [220]. Это – «новый научный термин, новое научное понятие» [221], а «перед советскими языковедами и педагогами поставлена теперь серьезнейшая и почетная задача творческого развития сталинского учения о словаре» [222]. Виноградов констатирует: «Необходимость различения устойчивых ‹…› элементов словаря языка и элементов неустойчивых ‹…› давно уже осознавалась некоторыми языковедами и привлекала к себе внимание. Однако весь круг относящихся сюда вопросов до выхода в свет гениальных трудов И. В. Сталина по вопросам языкознания был лишен истинной исторической и теоретико-социологической основы» [223]. Несколько вскользь брошенных фраз, простое упоминание очевидного факта в переводе на язык научных обоснований называется «истинной исторической и теоретико-социологической основой».

Другая причина сложности постижения сталинских открытий – в противоречии между объемом сталинского высказывания и порожденного им дискурсивного извержения. Приходилось поэтому каким-то образом объяснять критичность сталинских «законов» и «учений»: «выступления И. В. Сталина по вопросам языкознания не есть просто собрание отдельных, разрозненных высказываний по отдельным лингвистическим вопросам, а представляет собой цельную, глубоко продуманную систему взглядов, марксистскую теорию языкознания в предельно сжатом изложении » [224], Сталин в своем труде раскрыл законы языка «с неотразимой убедительностью и лаконичной простотой » [225], труды Сталина «в необыкновенно ясной, точной, лаконической форме разъяснили сущность языка» [226](курсив везде мой. – Е. Д. ).

Этот «лаконизм» сталинских трудов находится в резком контрасте не только с якобы присущей им экстенсивностью охвата различных сфер науки и жизни, но и интереса, к ним проявляемого. Иначе говоря, обоснования требовал сам экзотический сюжет сталинских изысканий: языкознание нелегко было позиционировать в качестве объекта массового интереса. Между тем сам статус этого текста не мог ограничиваться тем, что «гениальный труд И. В. Сталина ‹…› изучается широкими слоями советской интеллигенции» [227]. Требовался куда более широкий круг любителей языкознания: «интерес к вопросам языкознания, возбужденный трудами И. В. Сталина, стал общенародным» [228]. Более того, «широкие слои советской интеллигенции, рабочих, колхозников изучают этот труд, вдумываются в его глубочайший смысл и значение, черпают в нем вдохновение для своей деятельности по строительству коммунизма» [229].

Но и колхозников оказывается мало.

Гениальный труд товарища Сталинa «Марксизм и вопросы языкознания» за короткий срок приобрел такое могучее влияние на умы и деятельность сотен миллионов передовых людей всех стран, какое оказывают великие творения человеческого гения. Каждый строитель коммунистического общества в Советской стране, каждый активный борец за социализм в странах народной демократии, за торжество нового строя в Китае, в Корее, в Германской демократической республике, каждый передовой рабочий и крестьянин в странах капитала находит в гениальных сталинских идеях глубокое теоретическое обоснование своей деятельности, вдохновение для борьбы за свои высокие коммунистические идеалы [230].

Актуальный политический потенциал языкознания был также отнюдь не очевиден. Поэтому постоянно подчеркивалось, что «И. В. Сталин дал замечательный, классический ответ на сложнейшие вопросы, поставленные жизнью », что «этот труд отвечает на животрепещущие вопросы строительства коммунизма и является программным документом нашей партии» [231]и что «работы товарища Сталина по вопросам языкознания глубоко связаны с современным периодом развития нашего советского общества» [232].

Все это требовало воспроизводства самого сталинского дискурса, основанного на мультипликации и магнификации каждого высказывания. Так, любая фраза «основоположников марксизма-ленинизма» превращалась у Сталина в «положение»; «положения», в свою очередь, – в «учение» и «обобщение» всего мирового опыта развития. Эти техники гиперинтерпретации вели к головокружительным заключениям:

Жизнь в наше время остро поставила ряд важнейших практических и теоретических вопросов , имеющих коренное значение для судеб человечества. ‹…› Своими гениальными положениями о базисе и надстройке общества И. В. Сталин обобщил весь современный опыт исторического развития нашей страны и всех других стран, вооружил советский народ перспективой борьбы за дальнейшее развитие базиса и надстройки социалистического общества в эпоху строительства коммунизма, вооружил коммунистические партии буржуазных стран ясной, твердой перспективой для их деятельности по ликвидации базиса и надстройки капитализма, по строительству базиса и надстройки социализма [233](курсив везде мой. – Е. Д. ).

Актуализация никому доселе неизвестной области знания магнифицировала предмет поистине волшебным образом:

Новый труд И. В. Сталина появился ‹…› в условиях напряженной международной обстановки, в дни, предшествовавшие нападению западных хищников на Корею, в дни усилившейся в империалистических странах пропаганды новой войны. Выступление в эти дни вождя трудящихся с научным произведением, посвященным рассмотрению основных проблем языкознания, одной из самых (как многим тогда еще казалось) абстрактных и даже отрешенных от жизни общественных наук, свидетельствовало и подчеркивало, что народы могущественного Советского Союза по-прежнему заняты мирным созидательным трудом и, преисполненные великим уважением к науке, с должным спокойствием реагируют на бряцание американского оружия [234].