Альберт Зейдель - План Сталина: борьба за войну и против политики мира, 1927–1946. Книга 2 [калибрятина]

«Еще 15 ноября танков у Рокоссовского было вдвое больше, но он их сумел угробить буквально за один день. Советские полководцы не умели воевать малой кровью и берегли людей только на словах. Перед самым немецким наступлением Жуков приказал командующему 16-й армией нанести удар по вражеской группировке из района севернее Волоколамска:

«Чем руководствовался знавший обстановку командующий фронтом, давая такой приказ, мне до сегодняшнего дня непонятно, — вспоминал Рокоссовский. — Ведь мы имели крайне ограниченные силы, а срок подготовки операции определялся одной ночью. Мои доводы об отмене этого наступления или о продлении хотя бы срока подготовки к нему остались без внимания».

Думаю, что командарм 16 не слишком и возражал, возвращаться на тюремные нары ему не хотелось. 16 ноября Рокоссовский бросил в бой только что переданную ему 58-ю танковую дивизию. Дивизия прибыла с Дальнего Востока и вошла в состав армии 14-го числа, не успела произвести разведку местности и расположения противника. И вот ее бросили в фронтальный удар и, как водится, через болото. Много танков завязло и вышло из строя, остальные были расстреляны немцами с замаскированных артиллерийских позиций. В одной атаке дивизия безвозвратно потеряла 157 танков из 198 и 1731 человека убитыми и ранеными — треть личного состава.

Рокоссовский обвинил в неудаче командира дивизии генерал-майора А.А. Котлярова, который, не выдержав, застрелился, оставив предсмертную записку: «Общая дезорганизация и потеря управления. Виновны высшие штабы. Не хочу нести ответственность. Отходите за противотанковое препятствие. Спасайте Москву. Впереди без перспектив». В мемуарах Рокоссовский мимоходом вспомнил: «Получили мы 58-ю танковую дивизию почти совсем без боевой техники».

В тот же день командующий 16-й армией послал в атаку на окопавшуюся немецкую пехоту и танки 7-й танковой дивизии 17-ю и 44-ю кавалерийские дивизии, прибывшие из Средней Азии! Боеспособность прибывшей кавалерии Рокоссовский оценивал невысоко: «Лошади оказались не перекованными к зиме, а в Подмосковье грунт уже замерз, на заболоченных местах появился лед, и это затрудняло передвижение конницы. Бойцы и командиры дивизий еще не имели навыков действий на пересеченной и лесисто-болотистой местности». Вот этих азиатов — 6 тысяч человек — командарм и бросил на немецкие танки, получать, так сказать, «навыки действий».

Описание этого боя сохранилось в журнале боевых действий 4-й танковой группы Гёпнера: «…Не верилось, что противник намерен атаковать нас на этом широком поле, предназначенном разве что для парадов… Но вот три шеренги всадников двинулись на нас. По освещенному зимним солнцем пространству неслись в атаку всадники с блестящими клинками, пригнувшись к шеям лошадей… Первые снаряды разорвались в гуще атакующих… Вскоре страшное черное облако повисло над ними. В воздух взлетают разорванные на куски люди и лошади… Трудно разобрать, где всадники, где кони… В этом аду носились обезумевшие лошади. Немногие уцелевшие всадники были добиты огнем артиллерии и пулеметов».

Что последовало за этим? Последовала повторная атака! Не мог же Рокоссовский доложить, что и задача не выполнена, и люди целы. «И вот из леса несется в атаку вторая волна всадников. Невозможно представить себе, что после гибели первых эскадронов кошмарное представление повторится вновь… Однако местность уже пристреляна, и гибель второй волны конницы произошла еще быстрее, чем первой». А нам рассказывают анекдоты о польских уланах, атаковавших в конном строю немецкие танки!

В этой бойне 44-я дивизия погибла почти полностью, а 17-я потеряла три четверти личного состава, от нее осталось 800 человек, при этом «никого с немецкой стороны даже не ранило» (!)» [235]. В. Бешанов. «Танковый погром 1941 года».

«Практически их гнали в атаку, как скот на бойню. Расчет был на то, что «черная пехота» только измотает немцев и заставит израсходовать часть боеприпасов, чтобы потом свежие части смогли заставить отступить противника с занимаемых позиций. Поэтому не выдавали несчастным ни обмундирования, ни винтовок. Зачем тратиться на тех, кому суждено погибнуть в первом же бою? И что погибнут — не беда, у НКВД после войны меньше работы будет. За счет этих людей, призывавшихся, как правило, непосредственно в части, в значительной степени происходил недоучет советских безвозвратных потерь. Лишь единицам таких призывников суждено было уцелеть, стать «нормальными солдатами» и получить форму и оружие». [236]. Б. Соколов. «Неизвестный Жуков».

Вот такую войну задумал Сталин для своего народа. Дело было совсем не в том, что советские военачальники не умели воевать и поэтому отдавали бессмысленные приказы. Дело было в другом. Сталин заставлял военачальников отдавать преступные приказы. Этим он их повязывал кровью и делал соучастниками преступлений. За эти преступные приказы он их мог с легкостью расстрелять в любой момент, а если они их не отдавали, то на этом их карьера и, возможно, жизнь заканчивались. Такая политика делала все руководство Красной Армии его марионетками, готовыми не задумываясь отдать любые преступные приказы ради сохранения своей жизни.

Подготовку народа к такой войне Сталин начал с ее первых минут. Тональность выступления Молотова 22 июня 1941 года явно настраивала людей на затяжную войну. Упоминание войны с Наполеоном указывало на то, что война будет идти на территории СССР. Следующим шагом стала публикация стихов песни Лебедева-Кумача 24 июня в двух центральных газетах, о чем уже упоминалось, и исполнение готовой песни «Священная война» на музыку Александрова уже 26 июня. Это говорит о том, что песня была написана заранее и создавала у народа те чувства, которых хотел добиться Сталин. Само название песни, ее первые две строчки «Вставай, страна огромная! Вставай на смертный бой» говорят сами за себя. Эта песня стала гимном войны и исполнялась по радио каждое утро после боя кремлевских курантов. Эта песнь была призывом к Отечественной войне против фашистов и в корне отличалась от предвоенных песен, воспевавших силу и мощь Красной Армии. Эту смену настроя пропаганды Сталин вскоре озвучил в своей речи «Братья и сестры» 3 июля. Такого обращения и такой попытки единения с народом ни до этого ни после этого народ от Сталина не видел. Главный настрой речи был в том, что пришедшая война будет Отечественной и что народ должен быть готов за победу в этой войне заплатить самую высокую цену. И народ платил. Хотя его согласия платить эту цену никто не спрашивал. Платить пришлось долгих четыре года. Сколько миллионов заплатили за это своими жизнями, страданьями и здоровьем не известно до сих пор. Но можно сказать, что к концу войны Сталин Целей 3.1–3.3 достиг. Гитлер совершил свои преступления, а Сталин стал символом победы над Германией. А вспоминать про репрессии 20-х и 30-х годов у народа уже не было никаких сил.