Константи Зельин - Борьба политических группировок в Аттике в VI веке до н. э.

В этой картине социальных отношений в досолоновской Аттике много неясного. В ней можно отметить три различных элемента: 1) идею концентрации земли, 2) данные об аренде и 3) известие о долговой практике (личной кабале). Совершенно невероятно, что земля была в руках немногих и что все земледельцы были лишь арендаторами и должниками богачей. Такой концентрации земли мы не наблюдаем и в IV в. Признание ее наличия уже в VII — начале VI в. делает необъяснимой всю последующую историю Аттики. Если для сравнения обратиться к произведениям Солона, то в них мы найдем лишь указание на долговые камни, поставленные во многих местах, свидетельствующие о том, что первоначально самостоятельные земельные владения отдавались в залог, но отсюда еще далеко до вывода о концентрации всей земли в руках немногих.

Об аренде у Солона нет пи слова, зато в «Афинской политии» она играет решающую роль. Термины, служащие для обозначения арендаторов, — это пелаты и гектеморы. Пелатами впоследствии называли батраков, работающих за плату в чужом хозяйстве [517] Plat., Euth., 4, C. , или зависимых людей, клиентов [518] Plut., Rom., 13; cp. Liddle and Scott. Lexicon, s. v. . Таких людей было, вероятно, немало в период господства аристократии; можно даже, предполагать, что первоначально большая часть населения хоры принадлежала к ним, но трудно согласиться с тем, будто все они обязательно были арендаторами и именно арендаторами на условии уплаты одной шестой урожая. В этом отношении Аристотель расходится с Солоном, у которого упоминание о долговых камнях скорее указывает на мелких землевладельцев, попадавших в нужду. Аристотель же говорит об арендаторах, которые не могли внести вовремя арендную плату и в результате этого оказывались в неволе вместе со своими семьями. Объяснение Вудхауза и его последователей представляется, как мы стремились показать, односторонним; его предпосылка — убеждение в полной достоверности сообщения Аристотеля. Если допустить, что в основе отношений, так ярко изображенных в «Афинской политии», была позднейшая «покупка с правом выкупа» (πρασις έπι λύσει), то эта практика могла привести к утрате должником земли, но не личной свободы. Залог участка представлял уже шаг к смягчению долгового права. Можно понять также, что крестьянин, очутившись в великой нужде, продавал детей (как, например, в Китае, в правление династии Хань), но неясно, каким образом дети попадали в кабалу, если отец отдавал в залог свой участок. В общем в известии Аристотеля следует, как нам кажется, видеть результат некоторого обобщения и упрощения реальных отношений, вследствие чего одна из возможных категорий должников оказалась единственной.

Проследим ход изложения в «Афинской политии», где рассказ о реформах Солона мы находим в главах 6–12-й, — от того момента, когда Солон взял власть в свои руки [519] Αθ. π., 6,1: κύριος οέ γενομενος των πραγμάτων. и до его отъезда в Египет. Главные моменты этого изложения, прерываемого цитатами из стихотворений Солона, таковы: 1) сисахфия — освобождение демоса в настоящем и на будущее время путем запрещения займов под обеспечение личности должника и отмена долговых обязательств, как частных, так и государственных. Далее следует экскурс по поводу несправедливых, как думает автор, обвинений Солона; 2) описание новой политии и законы Солона (Αθ. π., 6,1–8,5), из которых первым и наиболее важным было запрещение долговой кабалы; рассуждение автора о демократических элементах в политии Солона и о затруднениях, возникавших вследствие неясности формулировок в законах (9,1–10); 3) вторичное упоминание об аннулировании долгов (χρεών αποκοπή) и о реформе денежной системы (10,1–2); 4) рассказ о перемене отношения партий к Солону и его решении уехать из Афин (11,1–2); 5) подтверждение всего сказанного цитатами из стихотворений Солона (12,1–5). Эти цитаты вместе с замечаниями к ним автора трактата касаются следующего: а) промежуточной позиции Солона между партиями [520] Arist., Αθ. π., 12,1; Sol., 5,1–6. ; б) отношения Солона к демосу [521] Arist., Αθ. π., 12,2; Sol., 5,7–10. ; в) отношения Солона к проекту раздела земли [522] Arist., Αθ. π., 12,3; Sol., 23, 13–21. Так представляет дело Аристотель. В действительности то же, что и в Αθ. π., 12,1: там говорится о позиции Солона против крайних политических устремлений, см. ниже. ; г) нужды должников и освобожденных от рабства сисахфией [523] Arist., Αθ. π., 12,4; Sol., 2,24. ; д) снова позиции Солона между двумя партиями [524] Arist., Αθ. π., 12,5; Sol., 25, 1–5. и возможности тирании [525] Arist., Αθ. π., 12,5; Sol., 25, 6–10. .

Из этого обзора видно, что в рассматриваемых главах о реформах Солона выдвигаются следующие три момента: 1) сисахфия, т. е. освобождение от личной кабалы, 2) новая полития Солона и 3) положение реформатора между двумя борющимися силами — демосом и знатью. Если оставить пока в стороне два последних пункта, то в области социальных реформ Аристотель говорит только о сисахфии, представляющей нечто единое — изменение прежнего жестокого долгового права.

Некоторым отходом от этого единства представляется лишь известие о стремлении к разделу земли, поскольку оно как будто свидетельствует о том, что дело шло не только об отмене долгов. При таком понимании мы имели бы для требований радикальной партии (согласно обычному взгляду — диакриев) формулу, совпадающую с радикальными демократическими лозунгами IV в. и эллинистической эпохи: аннулирование долгов и передел земли (γρεών αποκοπή καί γης αναδασμός). Но как раз этот пункт в истолковании Аристотеля и внушает серьезные сомнения.

В конце 28-го фрагмента Солон говорит: «Я не напрасно трудился, мне не нравится как совершать что-либо силой тирании, так и то, чтобы «худые» имели равную долю с благородными в тучной родной земле» (23, 19–21). В толковании этих стихов обычно следовали Аристотелю. Солон выражал, согласно этому распространенному мнению свое неодобрение равному разделу земли. Мы не находим подтверждения такому пониманию в самом стихотворении. Вспомним содержание той его части, которая дошла до нас.

В начале стихотворения— саркастическое введение, слова, вложенные в уста одного из противников реформатора. Солон — не глубокомысленный, не мудрый человек: он не принял счастливого жребия, который давало ему само божество. Можно ведь дать содрать с себя шкуру и погубить весь свой род за один день власти над Афинами, который должен принести изобилие и богатство (23, 5–6). После лакуны Солон говорит уже от своего лица, что он пощадил родину и не запятнал себя тиранией и насилием. Но наиболее важной для социальной истории VI в. является последняя часть, где поэт говорит о тех, кто пришел пограбить с надеждой найти великое богатство, с мыслью о том, что законодатель проявит суровый нрав и осуществит их надежды. Они ошиблись и теперь бросают на него косые взгляды, как на врага.