Алексей Валеров - Новгород и Псков: Очерки политической истории Северо-Западной Руси XI–XIV веков

Прежде чем обратиться непосредственно к вопросу о появлении во Пскове князя Всеволода Мстиславича, следует отметить, что политическая активность псковской общины после 1132 г. не пошла на спад. В 1134 г. вся «Новгородская область», как сообщает летописец, участвует в знаменитом походе против суздальцев, закончившимся полной победой последних в битве на Ждане горе [407]. Нет сомнений, что, говоря о «Новгородской области», летописный источник имеет в виду не только новгородцев, но и по крайней мере псковичей и ладожан [408]. Именно они, все вместе, «пришьдъше, даша посадницьство Мирославу Гюрятиницю» в Новгороде, так как уже в следующем, 1135 г., он от имени Новгорода выступает посредником в мирных переговорах между киевлянами и черниговцами [409]. Мы не знаем, был ли он заменен во Пскове кем-либо или нет — летописи об этом молчат, поэтому гадать здесь бессмысленно.

В 1136–1137 гг. псковичи — вновь участники важных политических событий, которые получили разную оценку в новгородском и псковском летописании. Новгородская Первая летопись старшего извода явно старается затушевать роль псковичей в связи с появлением во Пскове Всеволода. Сообщив о решении веча изгнать из Новгорода неугодного князя, летописец подробно описывает хоть и важные, но чисто новгородские происшествия. Вокняжение во Пскове Всеволода автор статьи под 1137 годом представляет в первую очередь как волю самого «Мьстиславиця», пусть и ненавистного новгородцам: «Въ то же лето приде князь Мьстиславиць Всеволодъ Пльскову…» [410]. Последующие за тем действия новгородской общины опять как бы заслоняют собой происходящее во Пскове. В Новгородской Первой летописи старшего извода есть лишь глухие сведения о том, что «услышано бысть се, яко Всеволодъ Пльскове съ братомь Святопълкомь» [411]. Во многом то, что Всеволод и Святополк оказались во Пскове, новгородский летописец объясняет интригами определенной части влиятельных мужей Новгорода — Юрия Жирославича, Константина, Нежаты и др. (в Новгородской Четвертой и Софийской Первой летописях среди сторонников Всеволода в Новгороде названы еще, по-видимому, Жирята «и приятели его» [412]). Неудачу похода Святослава Ольговича на Псков составитель Новгородской Первой летописи старшего извода пытается объяснить не силой псковичей, а нежеланием новгородцев проливать кровь «съ своею братьею» [413]. Тем не менее, несмотря на всю явную политическую конъюнктурность записей в новгородской летописи под 1136 и 1137 гг., их автору все-таки не удалось полностью умолчать о роли псковичей в перемене Всеволодом княжеского стола. Рассказывая о том, как «сдумаша, яко изгонити князя» из Новгорода, летописец вначале сообщает, что на вече новгородцы «призваша пльсковиче и ладожаны», тем самым признав право псковской общины на участие в решении важнейших общеобластных вопросов [414].

Столь же показательна и оговорка в описании обстоятельств появления Всеволода во Пскове: тот не просто по своей воле «приде» во Псков, но «позванъ отаи новгородьскыми и пльсковьскыми мужи» [415]. Новгородский летописец не смог умолчать и о том, что, узнав о выступлении в поход Святослава Ольговича, «не покоришася пльсковици имъ, ни выгнаша князя от себе, нъ бяхуть ся устерегли, засекли осекы все», и что после смерти Всеволода именно представители псковской общины сами «яшася… по брата его Святопълка». Однако тут же он как бы в гневе прибавляет: «и не бе мира съ ними», сравнивая псковичей, помимо всех прочих, с тогдашними заклятыми врагами новгородцев — суздальцами [416].

Если Новгородская Первая летопись старшего извода пытается представить события 1136–1137 гг. как проявление непокорности Пскова по отношению к своему покровителю — Новгороду, то в псковских летописях (с некоторыми в них различиями в степени информативности) действия псковичей преподносятся как полностью правильные — нет и намека на то, что Псков решил покончить с какой-либо зависимостью от Новгорода. Сам приезд Всеволода во Псков, согласно псковским источникам, был возможен лишь после того, как «псковичи ехавше к нему биша чоломъ, и пояша… княжити к собе» [417]. Примечательно, что все три псковские летописи (но особенно Псковская Вторая) как бы подчеркивают, что выбор пал именно на Всеволода не только потому, что он был изгнан из Новгорода (каковым фактом псковская община несомненно противопоставляла себя новгородской), но и потому, что этот князь был достоин такой чести. Летописец будто забыл о недавнем «посрамлении» Всеволода в битве с суздальцами [418]. Для него он — князь, которого провожает сам Ярополк Киевский, которого «съ честию» по пути встречает Василько Полоцкий, «забывъ заповеди ради божиа злобу отца его», которого — и это самое главное — «все множество народа сретоша… честно съ кресты, и многолетьствовавше» [419]. О военных действиях между новгородцами и псковичами в псковских летописях есть только одна краткая фраза. Но она очень важна для понимания того, что усматривали летописцы Пскова в событиях 1136–1137 гг. В Псковских Первой и Третьей летописях сказано, что псковичи «новгородцы отложишася» [420]. Под этим подразумевается прекращение прежнего второстепенного положения псковской общины по сравнению с новгородской и в то же время объявляется о начале обособленного существования Пскова в качестве суверенного города-государства.

Факт «отложения» псковичей, что очень важно, отразился не только в псковском летописании, но и в Ипатьевской летописи. В ней также говорится, что «Пльсковичи… пояша к собе Всеволода княжить, а от новгородець отложиша» [421]. В связи с этим В.А. Буров считает странным привлекать в виде аргумента Ипатьевскую летопись, созданную «на удалении нескольких тысяч километров от мест событий», из-за чего, по его мнению, «в эпоху распада Руси… события псковско-новгородских отношений были восприняты в подобном «общерусском» контексте» [422]. Между тем, как показывает И.Я. Фроянов, центробежные процессы в северо-западной межволостной организации в 30-е гг. XII в. были вообще характерны для такого социально-политического явления древнерусской жизни XI–XIII вв., как город-государство [423]. Составление же Ипатьевского свода в Юго-Западной Руси совсем не означает, что в него не могли попасть псковские известия. Еще в начале XX в. акад. А.А. Шахматов отмечал, что между Псковом и юго-западным регионом Руси в XIV–XV вв. через западнорусские земли происходил взаимный обмен рукописными литературными материалами [424]. Следовательно, возражения В.А. Бурова против использования Ипатьевской летописи в качестве исторического источника по вопросу новгородско-псковских отношений в 30-е гг. XII в. кажутся необоснованными. Полагаем, что сведения Ипатьевской летописи об «отложении» псковичей от новгородцев, наоборот, подтверждают достоверность известий псковских Первой и Третьей летописей.