Сергей Сорочан - Ромейское царство

Сперва перевес был на стороне ромеев. Их вдохновляло держаться известие, полученное через осведомителей, шпионов, что, если защитники Константинополя выдержат атаку, султан снимет осаду. Но подорванные, измотанные последние силы быстро шли на убыль. Город защищало не более четырех тысяч уцелевших воинов, причем были башни со стороны моря, где осталось по одному опытному лучнику, арбалетчику или артиллеристу, которым были приданы отряды необученных горожан и монахов. Даже последний резерв сократился до трехсот человек. Заменить, пополнить обороняющиеся войска было нечем, оставалось только перегруппировывать силы в ходе самого боя. На самом угрожаемом участке Месотихиона между воротами Св. Романа и Харисийскими (они же Адрианопольские, или ворота Эдирне), где взамен разрушенной внешней крепостной стены защитники возвели высокую баррикаду, вместе с василевсом вновь появился раненный Джустиниани, чтобы командовать собранными здесь хорошо вооруженными четырьмя сотнями италийцев и большей частью византийских войск — всего около двух тысяч человек — крохотными силами по сравнению с многотысячной штурмовой армией осман, вдохновленной мечтами о мученичестве и золоте.

Бешеный натиск турок вселял ужас. Казалось, врагами движет нечеловеческая сила. Завоеватели с яростью лезли наверх, и тысячи глоток ревели, и визжали, и горланили там, сливая свои голоса в единый страшный рев беснующегося исполинского зверя. В первый вал атаки были брошены азабы-башибузуки в красных шапках — иррегулярная легкая пехота, состоявшая из необученного сброда, снабженного осадными лестницами и вооруженного лишь ятаганами, луками, пращами, дротиками и копьями. Через пару часов, истощенные, они, как и ожидалось, были отброшены с громадными потерями. Но взамен их, едва стало светать, к четырем часам утра Мехмед двинул свои лучшие, искусные, превосходно подготовленные и исключительно дисциплинированные свежие части — сначала плотные массы тяжелых панцирных отрядов анатолийских турок, а затем третий, наиболее эффективный вал атаки — дворцовые полки, включая вышколенных, элитных, кадровых янычар. Султан лично довел до рва, заваленного новыми трупами, их безукоризненно четко марширующую под громкие звуки военной музыки, стройную пятитысячную колонну под янычарским желто-красным знаменем с изображением двуручного меча первого праведного халифа Али. Он понимал, что этим утром настал решающий момент в его судьбе и измотанным, смертельно усталым, но героически сражавшимся защитникам столицы нельзя дать ни мгновения передышки, чтобы прийти в себя от утомления. Поэтому, не обращая внимание на потери, метавшийся повсюду Мехмед бросал в пекло боя все новые и новые волны атакующих, решив на сей раз полностью исчерпать фактор численного преимущества. Было ясно, что в противном случае — еще пару часов и штурм захлебнется.

В ходе ожесточенных рукопашных схваток баррикада на центральном участке обороны в долине Ликоса дважды переходила из рук в руки. Обороняющиеся, закрыв калитки и ворота позади себя, в основной стене, отважно стояли здесь на смерть, зная, что им некуда отступать. Боевой дух турок, тоже несших колоссальные потери, упал настолько, что, по словам Георгия Сфрандзи, «чауши и дворцовые равдухи (солдаты полицейских подразделений, игравших роль заградотрядов) стали бить их железными палками и плетьми, чтобы те не показывали спину врагу», а Дука подтверждает это, указывая, что сам султан, «…стоя позади войска с железной палкой, гнал своих воинов к стенам, где льстя словами, где угрожая».

Именно в этот кульминационный, переломный момент боя, когда защитники Города почувствовали, что натиск османской тяжелой пехоты и янычар стал немного слабеть, то ли свинцовой пулей, то ли стрелой, то ли случайным ударом кого-то из своих был вновь ранен Джустиниани, главный из командиров василевса, на которого все смотрели как на последнюю надежду. Так неожиданно случилось в этот майский день, полный неизбежности. Измученный, не в силах больше держаться на ногах, чувствуя приближение смерти, он, несмотря на мольбы Константина вернуться на свой пост, велел отнести себя на свою галеру в гавани Золотой Рог, для чего пришлось открыть одну из вылазных калиток в основной стене. На какой-то момент управление боем оказалось потеряно, генуэзцы, оставшись без своего предводителя, больше не ободрявшего их, растерялись, некоторые стали покидать свои места. Паника усилилась, когда дошел слух, что османы проникли в одну из башен внутренней, последней оборонительной стены через случайно оставленную не запертой калитку Керкопорта у северного конца Феодосиевых стен, рядом с Влахернами, и над этой башней вместо белого флага с генуэзским красным крестом и ярко-желтого ромейского знамени с черными орлами развевается зеленый мусульманский стяг.

Почувствовав слабину защитников, османы, усилив натиск, с диким, яростным криком «Аллах акбар!» — «Велик Аллах!» прорвались на центральном участке внутренней стены и, преодолев ее, открыли ворота Св. Романа и Харисия. Часть врагов тогда же ворвалась в город через обрушенные участки стен на юге, у Золотых ворот. Оборона Города внезапно рухнула сразу в нескольких местах менее чем через пять часов после начала штурма.

Между тем сражение не затихало, а, казалось, разгоралось с новой силой под встающим солнцем, светившим в этот день, «как волк глазами». Словно бурная река в половодье, озверелые османы, преодолев наконец стены и башни, ворвались на улицы Константинополя, безжалостно рубя всех подряд. Они заполняли все закоулки, все дворы, вваливались в дома, насилуя, душа, убивая, заграбастывая все, что приглянется. В водовороте боя канул с мечом в руке и последний василевс ромеев.

Царь Константин XI предпочел позору капитуляции и плена почетную, славную смерть в бою с врагом. С горсткой храбрецов, в числе которых был его кузен, Феофил Палеолог, кастильский дон Франсиско де Толедо и верный товарищ по битвам Иоанн Далмата, он с мужественной решимостью бросился в гущу битвы у ворот башни Романа. Больше живым его не видел никто. Столько вынесший благородный василевс героически погиб в 49 лет как простой солдат, разделив участь своего города и своего народа, не прося пощады и не опозорив имя последнего царя ромеев трусостью. По легенде, после боя изрубленный, обезображенный труп Константина XI сербы-янычары обнаружили среди груды мертвецов и опознали только по шелковым чулкам с вышивкой в виде орлов и пурпурным сандалиям. Отрезанная и насаженная на кол голова царя была выставлена на Ипподроме, чтобы ни у кого не оставалось сомнений, что последний василевс ромеев мертв, а тело похоронили, скорее всего, тайно, в общей могиле, из опасения, чтобы она не стала местом паломничества византийцев. Рассказы о его погребении с царскими почестями на одной из городских площадей больше похожи на миф, как и сразу же распространившиеся слухи о спасении, о том, что тело василевса ромеев не нашли. Последний Константин растворился в небытии, а его голову, набитую соломой, еще долго, с тщательно разработанной церемонией, возили на показ ко дворам правителей мусульманских государств как зримый символ состоявшегося пророчества. С того же дня, каждый год, 29 мая, когда турки празднуют взятие Константинополя, устраивая представление у ворот Эдирне, Константин поминается во всех церквах Греции и Крита, хотя с точки зрения православных он и умер еретиком, поскольку поддержал унию.