Дмитрий Володихин - Грозный царь московитов: Артист на престоле

Через два года он все-таки дошел до Казани, но так и не приступил к штурму. Простояв под городом недолгое время, царь вновь ретировался по той же самой причине — из-за оттепели и дождей. Таким образом, для него это были "мирные" походы.

В 1552 году на Казань опять отправились объединенные силы Московского государства, во главе которых вновь должен был встать сам государь. Тогда он был совершенно взрослым по тем временам человеком — 22 года. В соответствии с обычаями XVI столетия, монарх в подобном возрасте не считался слишком юным, чтобы возглавлять армии. Более того, Иван Васильевич успел к тому времени дважды побывать во главе московских войск, хотя и не вступил ни разу в сражение с неприятелем. Но из его переписки с князем Андреем Курбским, бежавшим в 1564 году за пределы России и перешедшим на службу к великому князю Литовскому, известны странные подробности очередного казанского похода, которые показывают, что Иван Васильевич, по всей вероятности, не ладил с собственными воеводами, а то и опасался плена.

Позднее, через много лет, царь напишет Курбскому: "Когда мы Божьей волей с крестоносной хоругвью всего православного воинства ради защиты православных христиан двинулись на безбожный народ казанский, и по неизреченному Божьему милосердию одержали победу над этим безбожным народом, и со всем войском невредимые возвращались обратно, что могу сказать о добре, сделанном нам людьми, которых ты называешь мучениками? А вот что: как пленника, посадив на судно, везли с малым числом людей сквозь безбожную и неверную землю! Если бы рука Всевышнего не защитила меня, смиренного, наверняка бы я жизни лишился. Вот каково доброжелательство к нам тех людей, о которых ты говоришь, и так они душой за нас жертвуют — хотят выдать нас иноплеменникам!"

Трудно сказать, насколько эти заявления соответствуют истине.

Тот же Курбский сообщает, что царь сам, под влиянием "шуринов", решил спешно отплыть из Казани, а конницу отправил крайне неудобной дорогой, из-за чего большинство лошадей пало.

Однако царские укоризны наводят на мысли иного рода: в армии во время большого похода государь не является полновластным хозяином и распорядителем. Отчасти это могло происходить в силу его нулевого опыта в ведении боевых действий, отчасти же — по причине мощного влияния аристократических кланов, видимо истинных властителей войска.

Вызывает определенное недоумение сама необходимость присутствия монарха в частях, отправленных на Казань. В подавляющем большинстве случаев государями не рисковали — например, когда речь шла о большой и опасной воинской операции против Крыма, нога-ев или Казани. Видимо, пленение Василия II и последующий колоссальный выкуп за него многому научили Москву. Тот же Иван III Великий, удачно действовавший против казанцев, сам ни разу не возглавлял армии, выступавшие на восточного соседа.

В 1571 году крымцы во главе с ханом Девлет-Гиреем разорили и спалили русскую столицу; в следующем, 1572 году силы Девлет-Гирея были разгромлены у Молодей, на южных подступах к Москве. Отнюдь не Иван IV оба раза руководил обороной, а его воеводы, хотя, казалось бы, решалась судьба страны. Гибель государя или его пленение, очевидно, рассматривались как худшее зло, даже по сравнению с захватом столицы.

Возвращаясь к походу на Казань 1552 года (да и предыдущим двум с участием монарха): очевидно, воеводы могли обойтись без молодого царя, несведущего в тактике крупных соединений. Эта военная операция натолкнулась на упорное сопротивление неприятеля, а движение по вражеской территории происходило в условиях нехватки пищи и воды. Вероятно, фигура государя потребовалась для воодушевления войск. Вряд ли стоит всерьез воспринимать фразу Ивана IV: "…хотят выдать нас иноплеменникам!" — но участие его в походе было, объективно говоря, мерой необязательной и рискованной.

Возникает вопрос: до какой степени победы и поражения русского войска в тех кампаниях, где его возглавлял Иван IV, могли зависеть от его личного полководческого таланта, воли, отваги?

В отношении походов 1547–1548,1549-1550 годов и Казанского взятия 1552 года подобную зависимость приходится ставить под сомнение. Реальными командующими были все те же крупные воеводы, то есть служилая аристократия. Летопись и разряды дают возможность указать людей, сыгравших в Казанском взятии решающую роль, занимавших тогда высшие должности и являвшихся, по всей видимости, истинными хозяевами положения. Это прежде всего князья Иван Федорович Мстиславский и Михаил Иванович Воротынский (первый и второй воеводы большего полка), князь Владимир Иванович Воротынский и Иван Васильевич Шереметев (первые и второй воеводы государева полка), а также князья Александр Борисович Горбатый и Семен Иванович Микулинский (возглавляли отдельное полевое соединение, действовавшее против татарских отрядов, которые нависали над русскими тылами). Ни один из них не играл сколько-нибудь серьезной роли в Стародубской войне. Зато большинство участвовало в боевых действиях против Казани на значительных должностях. Все это — верхушка титулованной знати, самые ее сливки, люди весьма богатые и влиятельные. Трудно определить, до какой степени молодой Иван IV был волен отдавать им распоряжения…

С одной стороны, Андрей Курбский в "Истории о великом князе Московском", сочинении крайне недружелюбном в отношении Ивана Васильевича, отмечает личную храбрость и энтузиазм государя: "…сам царь исполнился усердием, сам и по собственному разумению начал вооружаться против врага и собирать многочисленные храбрые войска. Он уже не хотел наслаждаться покоем, жить, затворясь в прекрасных хоромах, как в обыкновении у теперешних царей на западе (прожигать целые ночи, сидя за картами и другими бесовскими измышлениями), но сам поднимался не раз, не щадя своего здоровья, на враждебного и злейшего своего противника — казанского царя". Далее Курбский как будто пишет о полной самостоятельности Ивана Васильевича: "он велел…", "он отправил…". Однако важнейшие решения принимались государем только по совету "со всеми сенаторами и стратегами". И особенно характерный эпизод произошел в день решающего штурма Казани. Московские войска уже проникли в город, но в уличных боях под напором его защитников некоторые отряды обратились в бегство; государь, по словам Курбского, утратил твердость духа. Видя беглецов, он "…не только лицом изменился, но и сердце у него сокрушилось при мысли, что все войско христианское басурманы изгнали уже из города. Мудрые и опытные его сенаторы, видя это, распорядились воздвигнуть большую христианскую хоругвь у городских ворот, называемых Царскими, и самого царя, взяв за узду коня его , — волей или неволей — у хоругви поставили : были ведь между теми сенаторами кое-какие мужи в возрасте наших отцов (по всей вероятности, имеются в виду дворовые воеводы князь Владимир Иванович Воротынский и боярин Иван Васильевич Шереметев-Большой. — Д. В.), состарившиеся в добрых делах и в военных предприятиях. И тотчас приказали они примерно половине большого царского полка… сойти с коней, то же приказали они не только детям своим и родственникам, но и самих их половина, сойдя с коней, устремилась в город на помощь усталым… воинам". Отметим, что вскоре после взятия Казани у царя произошел острый конфликт с воеводами. В частности, его спешное возвращение в Москву противоречило мнению высшего военного командования.