Дмитрий Володихин - Грозный царь московитов: Артист на престоле

Что касается организационно-административной деятельности царя, то и ее невозможно счесть удовлетворительной. Да, введение стрелецкого войска, а также "избранной тысячи" представляются весьма разумными, своевременными преобразованиями. Но опричный военный "эксперимент" обошелся вооруженным силам Московского государства столь дорого, что польза от предыдущих здравых реформ абсолютно перекрывается его негативными последствиями.

Таким образом, общий итог деятельности Ивана IV в военной сфере с рядом оговорок следует признать отрицательным.

Автор этих строк в энциклопедической статье, написанной лет десять назад, примерно в 1994 году, назвал государя Ивана Васильевича "ведущим дипломатом" державы. Николай Михайлович Рогожин, большой специалист по средневековой русской дипломатии, заметил: "Ну что вы, батенька! Настоящими-то дипломатами были посольские дьяки — Висковатый, Щелкаловы…" И он был, конечно, прав, в том смысле, что истинными профессионалами, на которых держалась внешняя политика Московского государства, были все-таки главы Посольского приказа — тогдашнего Министерства иностранных дел. Именно они играли роль специалистов высочайшего уровня, лучших из лучших в этой области. С другой стороны, разработка ключевых решений в области дипломатии традиционно была частью "монаршей работы". И стратегию международных отношений определял сам государь, используя в большей или меньшей степени знания и опыт профессионалов. Иероним Граля, автор превосходного труда об Иване Михайловиче Висковатом, главе дипломатической службы России, показал последнего главным экспертом по проблемам внешней политики, но никак не персоной, прокладывающей маршрут этой политики.

До второй половины 1540-х годов Ивана Васильевича вряд ли по-настоящему допускали к дипломатическим вопросам. Позднее государь уже мог влиять на них. Так, например, важна была его непримиримотвердая позиция по поводу войны с Казанью. И лишь со второй половины 1550-х, как уже говорилось, он обрел достаточную независимость от Боярской думы, чтобы оказывать определяющее воздействие на российский внешнеполитический курс. В дальнейшем, до самой кончины, Иван IV остается главным стратегом отечественной дипломатической деятельности.

Нельзя сказать, чтобы он был совершенно бездарен как дипломат. Некоторые историки, напротив, считают его масштабным и глубоким творцом внешней политики России. Р. Ю. Виппер, в частности, писал: "Среди московской дипломатической школы в качестве первоклассного таланта выделяется сам Иван IV". Действительно, на арене больших международных игр царю удавалось добиться серьезного успеха. Так, стратегически верным был выбор приложения главных военнополитических усилий во второй половине 50-х годов XVI столетия: не против Крыма, а против Ливонии: нельзя не признать остроумным ход с привлечением папы римского к трудным переговорам со Стефаном Баторием в начале 80-х (и ведь это действительно помогло делу!); гибкая политика проводилась в отношении англичан — им давали льготы по торговым делам в зависимости от того, насколько они оказывались способны к услугам в делах политических: наконец, затея с привлечением Магнуса Ливонского на сторону Московской державы выше всяческих похвал. И видимо, на истории Магнуса стоит остановиться подробнее. Герцог Магнус, брат датского короля Фредерика II, в 1570 году получил от Ивана Васильевича несколько прибалтийских городов и гордое звание короля Ливонского. В 1573 году его женили на Марии Владимировне Старицкой, причем свадьба прошла с большой пышностью. Таким образом принц породнился и с русским царским домом. Магнус участвовал в войне на стороне России, а также выполнял роль союзника, которому легче было договориться с местным дворянством и городами. Его королевство представляло собой буферную зону, получавшую поддержку и от России, и от датчан. Подданные Магнуса вновь обретали все свои старые привилегии, а заодно и новые льготы — по торговле на территории России. В свою очередь, марионеточная "держава" становилась экономической зоной, связывающей европейских торговцев с Московским государством, — чем-то вроде допетровского "окна в Европу". Идея была хороша…

Но!

При всем том не в характере государя было вовремя остановиться в своих требованиях, ограничить проявление эмоций ради холодного дела дипломатии, увидеть приоритет державных интересов над личными. Увлекшись игрой страстей, политической интригой, государь в большей степени стремился предъявить иностранцам собственные остроумие и ученость, нежели добиться конкретных результатов. Тот же Р. Ю. Виппер дает точную характеристику стилю Грозного-дипломата: он "…любил выступать лично в дипломатических переговорах, давать иностранным послам длинные аудиенции, засыпать их учеными ссылками, завязывать с ними споры, задавать им трудные или неожиданные вопросы; он чувствовал себя в таких случаях настоящим артистом … В политическом таланте Грозного замечаются, однако, те самые шероховатости и излишества, что и в его литературной манере, в развлечениях его повседневной жизни. Неуравновешенная натура легко подвигает его к резкостям, к заносчивости".

"Артист" — точное слово в точном месте. Государь Иван Васильевич играл великого дипломата. Пытался произвести впечатление на "публику". Театральная поза, амбиция, воспламенившаяся под действием всеобщего внимания к могущественному "московиту", вели его ум к выходкам и балаганным трюкам, но не позволяли проявить твердость в намерениях и действиях. В любом значительном успехе он видел нечто естественное, принадлежащее ему по неведомому, но твердому праву, а потому и не заботился о развитии преимущества. На волне побед государь бывал чрезмерен в требованиях и тем губил уже, казалось бы, полученную политическую прибыль. Зато неудачи ввергали его в избыточную уступчивость.

С тем же Магнусом Ливонским Иван Васильевич в 1577 году поступил жестоко, унизил и едва не убил за самовольство. Но все же государь продолжал ему доверять, с необыкновенной беспечностью полагаясь то ли на страх короля перед московскими полками, то ли на чувство благодарности к русскому царю за прежние благодеяния… Но король Ливонский, будучи мотом, пьяницей и неудачливым воителем, ко всему еще и проявил склонность к измене. Предательство Магнуса дорого обошлось нам на ливонском театре военных действий. Весь удачный эксперимент с "буферным королевством" рухнул.

Дважды Иван IV вел переговоры с королевой Елизаветой I, добиваясь согласия принять его с семьей под покровительство английской короны, если злоба подданных выгонит монарха из страны. Само по себе подобное действие, исходящее от православного царя по отношению к государю инославному, нелепо и позорно. Мало того, Иван Васильевич сопроводил его попытками сватовства то к самой королеве, то к ее родственнице Мэри Гастингс, то уж совсем неопределенно — "к кому-нибудь" из королевского дома Елизаветы. Его собственная жена Мария Федоровна Нагая была в то время жива и здорова, но царь не сомневался в легком решении проблемы развода. Да что за срам! Даже подлая приказная братия хихикала над Иваном Васильевичем, называя его "английским царем". Но и, стремясь добиться решения столь важной для себя задачи, как предоставление "политического убежища", царь не сумел сдержать ярости от уклончивых ответов англичан и опустился до оскорблений: "…видно, у тебя [Елизаветы], помимо тебя, другие люди владеют [властвуют], и не только люди, а мужики торговые, и не заботятся о наших государских головах и о чести, и о землях прибытка не смотрят, а ищут своих торговых прибытков!"