Дмитрий Володихин - Грозный царь московитов: Артист на престоле

B. Б. Кобрин в нашумевшей книге перестроечной поры "Иван Грозный" производит нравственный суд над русским государем. Историк приходит к печальному выводу: с одной стороны, "…вне зависимости от желаний и намерений царя Ивана опричнина способствовала централизации, была объективно направлена против пережитков удельного времени", но с другой — ее учреждение не преследовало никаких масштабных политических целей, помимо "укрепления личной власти" царя; жертвы грозненского террора не являлись необходимой платой за поступательное развитие России. Опричнина, с точки зрения Кобрина, была для страны гибельным и разорительным путем централизации. Зверства, совершенные в опричные годы, аморальны; не следует оправдывать их достигнутыми результатами, даже если кто-то считает эти результаты прогрессивными.

Р. Г. Скрынников высказывается о причинах и сути опричнины следующим образом: основная цель опричнины — "ввести в стране самодержавные порядки, утвердить неограниченную власть царя"; основной враг опричнины — "княжеские династии, происходившие из Владимиро-Суздальской земли", то есть князья Шуйские, Ростовские, Ярославские, Стародубские, Оболенские. "Суздальская знать" имела всестороннее влияние на политическое руководство страной в середине XVI столетия. В опричные годы по ней был нанесен концентрированный удар. Но уже в 1566-м и особенно 1567 году опричнина теряет антикняжескую направленность и происходит расширение конфликта: опричнине начинают сопротивляться руководители земщины из старомосковского боярства; массовый террор обусловлен целым рядом причин, не связанных с изначальными задачами опричнины.

Б. Н. Флоря пишет о потере доверия Ивана IV к собственному двору, а также о боязни измены и, следовательно, желании "отделиться" от старого двора, создав "особый" двор, способный стать орудием борьбы с изменниками. Ученый, в частности, пишет: "…суть нового режима, установившегося в России с начала 1565 года, состояла в создании особого, подчиненного только царю двора и дворянского войска, которое было наделено особыми правами и привилегиями, размещено на особых, выделенных для этого землях и с помощью самых разных мер отгорожено незримой, но прочной стеной от всего остального дворянства страны". Исключительно важным и совершенно справедливым представляется это замечание об опричном войске.

Покойный митрополит Санкт-Петербургский и Ладожский Иоанн в широко известной книге "Самодержавие духа" заявил о позитивном значении опричнины. По его мнению, "…опричнина стала в руках царя орудием, которым он просеивал всю русскую жизнь, весь ее порядок и уклад, отделял добрые семена русской православной соборности и державности от плевел еретических мудрствований, чужебесия в нравах и забвения своего религиозного долга… Даже внешний вид Александровой слободы, ставшей как бы сердцем суровой брани за душу России, свидетельствовал о напряженности и полноте религиозного чувства ее обитателей. В ней все было устроено по типу иноческой обители — палаты, кельи, великолепная крестовая церковь (каждый ее кирпич был запечатлен знамением Честнаго и Животворящего Креста Господня). Ревностно и неукоснительно исполнял царь со своими опричниками весь строгий устав церковный… Как некогда богатырство, опричное служение стало формой церковного послушания — борьбы за воцерковление всей русской жизни, без остатка, до конца. Ни знатности, ни богатства не требовал царь от опричников, требовал лишь верности". Эта книга получила широкую известность, к тому же нравственный авторитет митрополита Иоанна чрезвычайно высок до сих пор. При все том владыка Иоанн высказывался не по богословским вопросам, а по историческим, поэтому его архиерейское слово следует воспринимать в данном случае как мнение частного лица, пусть и весьма образованного и высокого духом. Эта позиция обозначена публицистически: критика источников по царствованию Ивана IV в книге довольно поверхностна. Гораздо важнее призыв смотреть на историю "очами веры", с которым нет причин спорить.

Автор этих строк, в свою очередь, видит в опричнине военно-административную реформу, притом реформу не слишком обоснованную и в итоге неудавшуюся. Она была вызвана общей сложностью управления армией в Московском государстве и, в частности, "спазмом" неудач на Ливонском театре военных действий. Опричнина представляла собой набор чрезвычайных мер, предназначенных для того, чтобы упростить систему управления (в первую очередь управления вооруженными силами России), сделать войско полностью и безоговорочно подконтрольным государю, а также обеспечить успешное продолжение войны. В частности, важной целью было создание крепкого "офицерского корпуса", независимого от самовластной и амбициозной верхушки служилой аристократии. Борьба с изменами, как иллюзорными, так и реальными, была изначально второстепенным направлением деятельности опричнины. Только с началом карательных действий по "делу" Ивана Петровича Федорова она разрослась, приобретя гипертрофированные масштабы. Произошло это лишь через три года после учреждения опричной системы! Отменили же опричнину по той причине, что боеспособность вооруженных сил России она не повысила, как задумывалось, а, напротив, понизила и привела к катастрофическим последствиям, в частности сожжению Москвы в 1571 году. Известный писатель Леонид Кудрявцев метко высказался по этому поводу: "Эксперты всегда ворчат. Царь решил обойтись без экспертов, и получилось то, что всегда в таких случаях получается…"

Был ли иной путь, более плодотворный и менее болезненный? Думается, да. Вернее всего, правы те, кто указывает на медленное, реформистское изменение социально-политической структуры как на оптимальную модель развития.

Правда, для нее нужен был второй Иван Великий, а Господь такого гения нашим предкам не даровал…

Итак, введение опричнины датируется январем 1565 года. Предыстория указа о ее учреждении такова: в декабре 1564 года Иван Васильевич покинул Москву и отправился в поход к Троице, но на этот раз поведение государя со свитой слабо напоминало обычные царские выезды на богомолье в монашеские обители. Иван IV прилюдно сложил с себя монаршее облачение, венец и посох, сообщив, что уверен в ненависти духовных и светских вельмож к своей семье, а также в их желании "передать русское государство чужеземному господству"; поэтому он расстается с положением правителя. После этого Иван Васильевич долго ходил по храмам и монастырям, а затем принялся основательно собираться в дорогу. Царский поезд нагружен был казной, драгоценностями, множеством икон и, возможно, иных святынь. Расставаясь с высшим духовенством и "думными" людьми, государь благословил их всех. Вместе с Иваном Васильевичем уезжала его жена княгиня Мария Темрюковна Черкасская и два сына. Избранные самим царем приказные, дворяне, а также представители старомосковских боярских родов в полном боевом снаряжении и с заводными конями сопровождали его. Среди них были Алексей Данилович Басманов, Михаил Львович Салтыков, Иван Яковлевич Чеботов, князь Афанасий Иванович Вяземский. Некоторых, в том числе Салтыкова и Чеботова, государь, обобрав, отослал назад, видимо не вполне уверенный в их верности. С ними он отправил письмо митрополиту Афанасию и "чинам", где сообщал, что "…передает… свое царство, но может прийти время, когда он снова потребует и возьмет его". До сих пор все шло как великолепная театральная постановка. По всей видимости, Иван Васильевич ожидал достаточно быстрой реакции публики, то есть митрополита и "думных" людей. Играл он поначалу великолепно, но его не остановили "и в Москве, ни по дороге к Троице. Ивану IV требовалось навязать верхам общества достаточно жесткие условия грядущей реформы, но, вероятно, государь не предполагал, что игра затянется, и собирался решить поставленные задачи "малой кровью". А митрополит с "чинами" между тем не торопились звать царя назад. Должно быть, у них появились свои планы. Тогда государь, миновав Троицу, добирается до Александровской слободы и там затевает новый спектакль. В первых числах января 1565 года он отправляет с Константином Дмитриевичем Поливановым (в будущем видным опричным воеводой) новое письмо в Москву. Царское послание полно гневных обвинений: старый государев двор занимался казнокрадством и разворовыванием земельных владений, а главную свою работу — военную службу — перестал должным образом исполнять. "Бояре и воеводы… от службы учали удалятися и за православных крестиян кровопролитие против безсермен и против Латын и Немец стояти не похотели". А когда государь изъявил желание "понаказати" виновных, "…архиепископы и епископы и архимандриты и игумены, сложася з бояры и з дворяны и з дьяки и со всеми приказными людьми, почали по них… царю и великому князю покрывати". Не видя выхода из этой ситуации, государь "…оставил свое государьство и поехал, где веселитися, иде же его, государя, Бог наставит". Столичный посад получил от государя письмо совершенно иного содержания. На посадских людей, говорилось там, "…гневу… и опалы никоторые нет". Это была откровенная угроза церкви и служилой аристократии взбунтовать против них посад, повторив ужасный мятеж 1547 года. Видимо, угроза оказалась действенной (к тому же посад проявил активность — "биша челом" митрополиту о возвращении Ивана Васильевича на царство). В итоге из Москвы в Александрову слободу поехала огромная делегация, состоящая из архиереев, "думных" людей, дворян и приказных. В ее составе были посланцы митрополита Афанасия архиепископ Новгородский и Псковский Пимен, Чудовский архимандрит Левкий, а также виднейшие аристократы князья Иван Дмитриевич Вельский и Иван Федорович Мстиславский. Митрополит Афанасий сохранил лицо, не пожелав лично участвовать в этом балагане. После долгих уговоров и "молений… со слезами о все народе крестиянском" делегация добилась от государя обещания вернуться на царство. Но при этом Иван Васильевич выторговал себе право разбираться с государственными делами, "…как ему государю годно", невозбранно казнить изменников, возлагать на них опалы и конфисковывать их имущество. Иными словами, он добился того, чего и желал: получил карт-бланш на любые действия от церкви, до сих пор отмаливавшей тех, кто должен был подвергнуться казням; Ивану IV достался также карт-бланш от служилой аристократии, ранее сохранявшей значительную независимость по отношению к государевой воле. Весь этот политический театр одного актера того стоил!