Анри Пиренн - Средневековые города Бельгии

Несмотря на свое необычайно широкое распространение среди дворян, представителей крупной буржуазии, чиновников и даже богатых крестьян [644], французский язык не проник в гущу народных масс. Низшие слои городского населения, как и крестьяне, продолжали говорить по-фламандски. Так, например, из ипрских архивных актов видно, что в XIV веке городские низы в те периоды, когда они захватывали муниципальную власть, заменяли французский язык в административных делах фламандским [645]. Словом, французский язык был в XIII веке во Фландрии языком двора, дворянства и деловым языком. Если в XIII веке благодаря ему в военный, юридический и торговый лексикон проникло множество чужеродных слов, то в отличие от того, что имело место в Англии, он не изменил, по существу, ни повседневного, ни литературного языка. Он не исказил их, а стал рядом с ними [646].

Подобное существование в одной и той же стране двух языков, на каждом из которых говорила одна часть населения, не могло, разумеется, не вызвать довольно серьезных затруднений. В 1175 г. папа Александр III подтвердил старое обычное право гентцев вести тяжбы по церковным делам лишь перед своим деканом и разрешил им не являться в суд турнэского официала, в котором пользовались иностранным языком [647]. Позже, в конце XIII века, среди доводов, приводившихся фламандцами, чтобы добиться от Бонифация VIII создания особого диоцеза, можно найти ссылку на то, «что большая часть графства пользуется фламандским языком и не может руководствоваться наставлениями своих епископов, не знающих их языка» [648].

Французский язык проник в Брабант, как и во Фландрию, но в более слабой степени. Подобно графам, герцоги жили в окружении людей, говоривших на романском языке [649], и людей, говоривших на нидерландском языке, ибо они, подобно им, управляли отчасти валлонским, отчасти фламандским населением. Но благодаря влиянию Франции и авторитету ее культуры, существовавшее при их дворе равновесие между обоими языками вскоре было нарушено. Покровительство, которое оказывала в Англии французской литературе Алиса Лувенская (1121–1135 гг.), супруга короля Генриха I, позволяет думать, что она научилась ценить ее еще раньше, на своей родине [650]. В XIII веке французский язык стал, бесспорно, излюбленным языком герцогского дома. Правда, у этой древней местной династии он не достиг такого исключительного значения, как у чужеземных князей, правивших после Теодориха Эльзасского на другом берегу Шельды. Герцоги пользовались им в своей переписке и в своем домашнем быту, но не для сношений со своими подданными. Во фламандских областях Брабанта чиновники перестали составлять документы по-латыни, лишь для того, чтобы начать пользоваться фламандским языком. Впрочем, народный язык стал употребляться в Брабанте позже, чем во Фландрии, что является лишним доказательством более замедленного развития Брабанта [651]. Древнейшая французская хартия герцогства относится к 1253 г., а древнейшая фламандская — к 1275 г. [652]Но если власти остались верными национальному языку, то зато французский язык утвердился среди высшей аристократии одновременно с «придворными нравами», от которых он был так же неотделим, как в настоящее время английский язык неотделим от всего, связанного со спортом.

Но известно, что брабантцы «считались в чисто германских странах образцовыми представителями рыцарских совершенств и их часто ставили в воздававшихся им похвалах в один ряд с французами» [653]. Вольфрам фон Эшенбах говорит о тех, кто знает французский язык, «что они французы или брабантцы», а Адне ле Руа пишет, со своей стороны, что:

(«В то же самое время, которое я вам описываю, во фламандской стране был обычай, что все вельможи, граф и маркизы имели около себя французов, чтобы научить своих сыновей и дочерей французскому языку».)

Голландский хронист Мелис Сток подтверждает слова брабантского поэта: он сообщает нам, что граф Флоренции V учился в школе « walsch ende dietsch » (французскому и фламандскому) [654].

Впрочем, употребление французского языка, по-видимому, не распространилось в Брабанте далее кругов высшей знати и даже у тех, которые городились тем, что знают его и говорят на нем, он не оттеснил окончательно на задний план национального языка. Офранцуживание было, по-видимому, в этой стране, главным образом, делом моды, хорошего вкуса и хорошего тона. Хотя сами герцоги не пользовались уже больше фламандским языком в своем семейном быту, но они все же старались знать его. Правящая династия должна была быть двуязычной, как и государство, которым она управляла. Ван Гелю посвятил свою поэму о битве при Воррингене Маргарите Английской, супруге старшего сына Иоанна I;

Want si dietsche tale niet en can

Daer bi willic haer ene gichte

Sinden van dietschen gedichte,

Daer si dietsch in Ieeren moghe [655].

(«Так как она (княгиня) не знает фламандского языка, то я хочу воспеть ее в фламандских стихах, чтобы она могла научиться на них фламандскому».)

Германский Люксембург, князья которого с XII века породнились с Намюрским, Генегауским и Люксембургским домами и который, хотя и жил несколько изолированно, однако поддерживал более тесные сношения с своими валлонскими соседями, чем с Германией, тоже испытал на себе результаты описываемого нами офранцуживания. С конца XI века романские формы проникли в его письменные акты, а с XIII века французский язык стал главным образом употребляться как народный язык, в канцелярии его графов и вскоре даже в документах, составленных для простых горожан [656].

По следам французского языка в германские области Нидерландов проникла, разумеется, и французская литература. Это произошло тем легче, что, собственно говоря, она не была для Фландрии и для Брабанта иностранной литературой.

Действительно, валлонские области этих двух государств относятся к тем странам, которые занимали до конца XIII века особенно блестящее место в истории романской литературы. Главной причиной этого могучего расцвета литературы следует без всякого сомнения считать изумительное богатство и бурное экономическое развитие этих областей. В самом деле, характерно, что писатели появились в довольно значительном числе только в тех валлонских областях Бельгии, которые были усеяны большими городами и принимали деятельное участие в тогдашней экономической жизни. Всецело сохранивший свой аграрный характер Люксембург не дал вообще ничего, а Льежская область, промышленная и торговая деятельность которой не может идти ни в какое сравнение с экономической активностью бассейна Шельды, дала в смысле литературного творчества лишь несколько проповедей и несколько текстов морализирующего характера [657].