Анри Пиренн - Средневековые города Бельгии

Как ни распространен был французский язык в монастырях, но он, несомненно, был еще более распространен в аристократических кругах. Первые графы Фландрские, управлявшие двуязычной страной, говорили на нем, по-видимому, с самых древних времен. То же самое, несомненно, можно сказать о Теодорихе Эльзасском, ибо жители его родной Лотарингии были отчасти романской расы, а отчасти — германской [630]. Хотя его сын Филипп почти в течение всего своего правления оставался смертельным врагом французского короля, но все же он был насквозь французским князем, по своему воспитанию, нравам и языку. При нем графский двор представлял своего рода кружок романских поэтов и ученых, и достаточно сослаться на один только этот факт, чтобы показать, как ошибочно было бы датировать распространение французского языка во Фландрии с правления дома Дампьеров. Впрочем, совершенно верно, что национальность князей, преемников Филиппа Эльзасского, сильно способствовала ускорению начавшегося еще до них процесса. Балдуин VIII и Балдуин IX были по происхождению валлонами; графини Иоанна и Маргарита воспитывались с детства в Париже, и сомнительно, чтобы они научились когда-нибудь фламандскому языку, одни только начатки которого были им, должно быть, известны и на который они, несомненно, смотрели как на недостойный двора жаргон. То же самое имело место и еще с большим основанием при Гюи де Дампьере и всем его роде. В XIII веке единственный язык, которым пользовались графы и на котором говорило их окружение, был французский. На французском языке составлялись отчеты их дворцового ведомства и велась их частная переписка, на французском же составлялись по их приказам инструкции для их бальи и распоряжения, исходившие из их канцелярии. Действительно, французский язык стал с тех пор официальным языком центрального административного аппарата Фландрии.

Дворянство было не менее офранцужено, чем князья. С тех пор как оно утратило свой сельский характер и посвятило себя военному делу и рыцарскому образу жизни, оно переняло у Франции ее нравы, ее костюмы и ее язык. Представители дворянства отличались от остального населения своими обычными занятиями и своим кастовым духом не менее, чем языком, на котором они говорили. Знание французского языка было бесспорным признаком «куртуазности», и чтобы научиться ему, не отступали ни перед какими жертвами. С начала XII века молодых дворян стали посылать с этой целью в Турнэ, Лан или Артуа [631]; у других были наставники-иностранцы. Кроме того, весьма многочисленные браки, заключавшиеся между дворянскими семьями Фландрии, с одной стороны, и семьями из Генегау, Шампани и Пикардии — с другой, способствовали распространению у первых знания валлонских наречий [632]. Французские песенки, весьма вероятно, убаюкивали детство немалого числа фландрских рыцарей, так что для многих из них французский язык был не только языком светского общества и различных торжественных церемоний, но занимал место национального языка [633]в домашнем быту. Словом, фландрские феодалы, подобно своем сюзерену, говорили и писали обычно по-французски. Достаточно перелистать какой-нибудь картулярий, чтобы убедиться, что в XIII веке большинство исходивших от них хартий написано на этом языке. Единственная дошедшая до нас с того времени земельная книга фландрской дворянской семьи, именно Viel Rentier (старая книга рент) одерандрских сеньоров, — тоже написана по-французски, и наличие французских стихов, нацарапанных на обложке рукописи, показывает, насколько романизованы были те, кто некогда держал ее [634]в руках.

Французский язык не остался монополией дворянства: его усвоила также значительная часть горожан. Богатые патриции, подражавшие роскоши и прекрасным манерам рыцарей, организовывавшие по их примеру в городах турниры и «круглые столы», носившие, подобно им, бархатную одежду и золотые цепи и сражавшиеся, подобно им, верхом на лошади в выставлявшихся городами войсках, эти патриции переняли также и их язык. Но еще большую роль сыграли, конечно, потребности торговли. Постоянные сношения фландрских купцов с шампанскими ярмарками заставили их научиться французскому языку [635]. Он был для них также необходим, как необходим в наше время английский язык для крупных континентальных экспортных фирм, ведущих торговлю с заокеанскими странами.

Не только дела велись в Провене, Ланьи, Труа, Ба-Сюр-Обе на французском языке, но на этом же языке писались ярмарочными клерками векселя и долговые обязательства, словом, всякого рода кредитные документы, которыми пользовалась тогдашняя торговля [636]. В самой Фландрии ломбардские и флорентийские банкиры не прибегали к другому языку, так что незнание французского языка поставило бы торговавших шерстью и сукном перед невозможностью вести свои дела [637]. Поэтому нет никаких сомнений в том, что все лица, прикосновенные к крупной торговле, члены гильдий и ганз, стали уже с ранних пор говорить на столь важном для них языке.

Пока шампанские ярмарки являлись для фландрской промышленности главным континентальным рынком, рост романизации в городах происходил с поразительной быстротой. Сент-Омер, население которого было чисто германским по происхождению, стал начиная с XIII века городом, в котором говорили по-французски [638]. Конечно, присоединение его к Артуа при Филиппе-Августе должно было способствовать этому, но одного этого недостаточно для объяснения указанного факта. Действительно, в Ипре, всегда входившем в состав фландрского графства, можно было наблюдать аналогичную картину в правление графини Иоанны. На французском языке писались с тех пор — почти до конца XIV века — все документы его архивов. Во французском переводе до нас дошел текст его городской хартии [639].

Гентские и брюггские архивы слишком бедны источниками XIII века, чтобы позволить нам прийти к столь же бесспорным выводам. Однако, по вполне явным признакам можно убедиться в том, что, несмотря на значительное расстояние этих городов от лингвистической границы, французский язык был здесь в ходу у богатых « poorters » (горожан). Сохранились многочисленные печати горожан с французскими надписями на них [640], и хотя документы, составленные на романском языке от имени патрициев до начала XIV в., редки, но все же в примерах их нет недостатка. Знаменитый Венемар, один из вождей аристократической партии Гента в правление Людовика Неверского [641], приказал составить в 1323 г. на этом языке акт об учреждении больницы, носящей до настоящего времени его имя.

Французский язык, уже глубоко укоренившийся во Фландрии, благодаря обычаям и потребностям торговли, нашел могучее орудие для своего распространения в системе государственного управления. На помощь ему пришло мощное и быстрое развитие муниципальной жизни и княжеского чиновничества. Действительно, эшевены отказались, подобно бальи, в своих распоряжениях и счетах от латинского языка и начали пользоваться общераспространенным французским языком, лучше отвечавшим тому новому практическому духу, которым они были проникнуты. Движение началось, конечно, с романских частей графства. Для, социального и политического состояния Фландрии характерно то, что первый известный нам на французском языке документ происходит из Дуэ (1204 г.). В течение всей первой половины XIII века французский язык непрерывно вытеснял латинский в судебных и административных актах. До 1250 г. он был как в валлонских, так и во фламандских областях страны единственным общеупотребительным языком во всех отраслях управления. Этот официальный французский язык Фландрии представлял довольно странное наречие, лишенное часто гибкости и правильности и до того перегруженное нидерландскими словами, что германские филологи могли бы здесь сделать иногда счастливые находки. Впрочем, он был менее странным, чем романское наречие, которым пользовались в это же время в Англии, и удивительно даже, что он не исказился еще более под пером фламандских писцов. Действительно, многие из тех, кто писал на нем, несомненно, научились ему в результате упорного труда и прилежания. Если можно допустить, что бальи, принадлежавшие почти все к мелкому дворянству, знали его с детства, то этого наверное нельзя сказать об эшевенах и низших судьях, вышедших из народа. Так как графские чиновники употребляли лишь французский язык, то все те, кто имели сношения с правительством, должны были научиться понимать его и писать на нем. Впрочем, следует заметить, что этого результата здесь добились, не прибегая к принуждению и насилию [642]. Начиная с середины XIII века, когда фламандская проза настолько развилась, что стала годиться для изложения официальных распоряжений, власти, имевшие непосредственные сношения с публикой, начали пользоваться фламандским языком, не встречая никаких препятствий со стороны графа. Однако французский остался вплоть до правления Людовика Мальского единственным языком, которым почти исключительно пользовалась центральная администрация. Княжеские чиновники продолжали употреблять язык князя, так что даже для эшевенов, переставших им пользоваться как постоянным языком, знание его все же было обязательно. Чтобы составить себе точное и живое представление о лингвистической обстановке во Фландрии до конца правления Гюи де Дампрьера, достаточно перелистать наугад какой-нибудь тогдашний сборник документов или реестр. Здесь встречаются вперемежку тексты на латинском, на французском и на фламандском языках, и подобно тому, как от историков Фландрии требуется теперь знание этих трех языков, так оно требовалось в самой Фландрии 600 лет тому назад от всех чиновников и государственных писцов [643].