Петр Балаев - Пролетарии всех стран соединяйтесь! Сборник статей 2016-2019

А пока мы посмотрим, как страдало туловище с профессорской головой на Соловках. Это нечто невероятное из области страданий. Запредельное.

Чем больше разбираешься с эпохой Сталина, тем больше начинаешь теряться в том сюрреалистическом, с позиции наших дней, времени. Знаменитый приказ №227 1942 года. Читаю текст этого приказа и не могу осознать, почему его обсуждали в частях воюющей Красной Армии, почему его так воспринимали наши бойцы и командиры, как суровую, но необходимую меру, почему историки также его трактуют, как суровую, но необходимую меру.

Ведь в этом приказе нет ничего «сурового и необходимого», кроме того, что приказы военные должны исполнять, тем более на войне. А если на войне приказы не исполняются, то за это нужно наказывать. Нет, сурово, конечно. А чего народ вдруг удивился такому приказу, как №227? До него, выходит, можно было в обороне стоять, пока не наскучит сидеть в окопах? А если немцы вдруг появятся на горизонте, то можно было врагу показать мужественную спину и убежать, сверкая жопой в галифе? И ничего за это не было? Вроде в приказе Сталина обычные на войне обычные меры, обычные для любой армии мира, но у нас — ойойойо! Как сурово!!!!

Конечно, сурово. Если в страшно-ужасной Соловецкой тюрьме особого назначения (СТОН. СТОН — одна аббревиатура до мурашек по коже) заключенные в свободное от чтения газет время гуляют по лесу, собирая грибы и ягоды…

Тюрьма! Берешь лукошко и идешь в ближайший лесок собирать грибы и ягоды. Грибы в своей камере потом на печке жаришь с картошкой, а из ягод варишь кисель.

Я что-то сочиняю? Нет, это не я, это сам профессор Вангенгейм писал в письмах своей жене из страшного узилища.

Эпистолярное наследие, предоставленное «Мемориалу» дочерью профессора Вангенгейма, весьма внушительное — 138 писем. 25 писем еще считаются недошедшими до адресата, жены профессора.

Первое датировано 11 мая 1934 года:

«…Пусть из нашей дочери выработается такой же самоотверженный работник, какими были мы с тобой. Передай ей мой энтузиазм. Ей придется ведь работать еще в более интересное время. Помни, что главное — в бодрости. Она поможет преодолеть тяжесть разлуки, а что касается дела, то и на Соловках можно строить социализм, время и силы будут использованы. Я, между прочим, продумал несколько книжек по физике для юношества с мыслью, что мы их проработаем вместе и издадим».

Меня насторожил не сам текст письма. Дата. Профессора осудила коллегия ОГПУ 20 января 1934 года. А почему он в лагере (письмо из Белбалтлага) оказался только в мае? Или ему с января до мая была запрещена переписка? Дело в том, что приговор несудебного органа, каковым являлась коллегия ОГПУ, не предусматривает вступление в силу до окончания процедуры апелляции, он вступает в силу немедленно после вынесения решения по делу. 20 января приговор вынесен, после этому профессору в СИЗО делать было нечего, он должен был быть этапирован к месту дальнейшей отсидки, в лагерь. Три с лишним месяца везли его до Белбалтлага?

А вот если профессор был осужден не 20 января и не коллегией ОГПУ, а судом, то такое, в смысле срока этапирования, вполне могло быть. Следствие, суд, обжалование приговора, рассмотрение жалобы вышестоящей судебной инстанцией, вступление приговора в силу — тогда да, от ареста, до прибытия в лагерь 4 месяца — реально и правдоподобно. Либо все документы, представленные нам по делу Вангенгейма — липа, либо — это не первое письмо из лагеря профессора, в первых письмах могло быть такое, что родственникам и «Мемориалу» показалось неприличным показывать публике. Хотя, и все последующие они зря обнародовали…

Второе письмо отправлено через неделю после первого, 18 мая 1934 г.:

«Вся окружающая обстановка не угнетает. Работаю и даже начал читать лекции. Уже три раза читал на тему „Овладение стратосферой“. Аудитория очень внимательно слушает, интерес к этому вопросу очень большой».

Насчет окружающей обстановки — не думаю, что написана правда. После Москвы с Большим театром любая обстановка угнетает. Здесь нужно знать один момент, читая лагерную эпистолярщину: письма заключенные сдают в незапечатанных конвертах, они просматриваются перед отправкой в оперчасти, дабы исключить всякие нюансы. Вы же не думаете, что лагерные опера позволили бы бандитам и государственным преступникам вести с оставшимися на воле их подельниками свободную переписку и антигосударственную агитацию? Поэтому «обстановка не угнетает», а не описания страданий. Но лекции про овладение стратосферой — это нечто запредельное. Верх чекистского садизма. Заключенные после тяжелых каторжных работ вместо сна и отдыха, должны сидеть в зале на табуретах и слушать про стратосферу. А каково самому Вангенгейму? Целый день с тачкой, а потом — подготовка и чтение лекций. Так и здоровья лишиться можно.

Третье письмо особенно интересное, 20 мая 1934 года:

«Лекции мои пока идут регулярно, уже прочитал 5 лекций. Просят еще на новую тему. Днем на работах, вечером читаю лекции.

В тюрьме я вспоминал всю свою жизнь и обнаружил, интересное для меня — 1933 и 34 г. В 1933 году исполнилось 35 лет, как я добровольно отказался от всех преимуществ класса, в котором я родился, отказался от материальной помощи отца, предпочтя студенческую голодовку, уроки и пр. Исполнилось 35 лет моей работы по метеорологии. В 1934 году исполнится 40 лет со времени первой моей работы по найму. И сознание абсолютной чистоты совести перед рабочим классом за 35 лет, а перед советской властью — за 16 с лишним лет, дает мне силы и бодрость».

Это уже не просто голова профессора Вангенгейма! Это голова пролетария Вангенгейма! 40 лет пролетарского стажа! Я не думаю, что жена профессора была не в курсе биографии мужа. Да, в этой биографии было в юношестве участие в студенческой бузе, после чего Лешу Вангенгейма исключили из университета. Но покаялся и его восстановили в студентах, благополучно закончил университет, потом еще и институт, а во время ПМВ дослужился до полковника и был награжден за организацию газовых атак на австрийцев. Наверно, в представлении на звание полковника царский политрук в его характеристике так и написал: «Отличается чистотой совести перед рабочим классом».

Только про таких вангенгеймов Владимир Ильич Ленин говорил, что пока звание коммуниста означало перспективу тюрьмы, ссылки и каторги, то вангенгеймы в партию не стремились, а когда победила революция и членство в партии способствовало карьерному росту — в парткомах выстроились очереди с заявлениями о приеме.

Разумеется, эти строки в письме были не для жены. Это — для оперчасти: «Посмотрите, товарищи чекисты, какого идейного пролетария вы на общих работах гнобите!»