Борис Модзалевский - Пушкин и его современники

Теперь далее: в опеке было 7 картин Гагарина к Кавказ. Пленнику; по нерадению, они неизвестно куда девались, но начинают, кажется, отыскиваться; когда отыщутся, — они мне даются даром; Айвазовский обещал нарисовать для сего издания несколько картин; мне предоставлен выбор сюжета, где бы находилось море, разумеется; я тебе его передаю с тем, чтобы ты не медля указал бы на такие места Пушкина, из которых можно было бы дать Айвазовскому сюжет. — Мне думается два места: я помню море перед грозою (из Онегина 1 части) и Ты видел деву на скале (4 том, 214 страница). — Поищи и ты. —

Орлов маленькой [947]принимает участие в етом и будет полезен для исходатайствования позволения на печатание новых пьес. — За тем вся переписка, просьба и всё касающееся до издания будет от имени опеки, где имя малолетных будет играть немаловажную роль. — Генеральша по возвращении из-за границы даёт мне переписку Пушкина с сестрою, когда ему было 13 лет. Ланского племянник рисует мне на камне портрет Пушкина, когда ему было 12 лет. — И много, много ещё я мог бы тебе насчитать вещей, которые все были взвешены, когда я брался за дело. — Скажи, кто может иметь все ети удобства; скажи мне, если я передам издание, разве я передам все ети выгоды, которые делаются собственно для меня, и ни для кого другого. — Ето печатание приняло теперь такой оборот, что уж ето не спекуляция книжника какого-нибудь, а намерение выдать соч. Пушк. в достойном его виде, с помощью всех его бывших друзей; я же играю тут только ту роль, что взял на себя все издержки и хлопоты по изданию. — Обо всём етом, Павлуша, подумай. — Обещанные программы и распределение статей я не посылаю, ибо всю неделю как пиявка сидел за черновыми книгами Пуш. и ей Богу не без успеха. — Напрасно называешь ты ето плесенью: ты разуверишься, когда увидишь толстую тетрадь не бывших в печати стихов. — А впрочем, твой ответ на последнее моё письмо даст мне основание, что мне предпринять и как распорядиться, чего с нетерпением ожидаю.

19 мая Твой А.

Для картинки: Я помню море перед грозою , полагаю, хорошо выдет: женьщина в задумчивой позе, сидя на скале или стоя на берегу, облокотясь на балкон, — и волна плеснула ей в ногу. — Как ты думаешь?

26-го августа <1852 г. Петербург>

Письмо твоё, Павлуша, от 12 Августа застало ещё меня в Петербурге, но уже укладывающегося в чемоданы. Я выезжаю из Петербурга 28 Августа на Москву и в Чугуев. Не знаю, с тобой ли Фединька… Государь дал мне поручение осмотреть там всех юнкеров до его приезда, — вот я и тороплюсь… Теперь отвечаю на твоё письмо.

1) У Пушкиной я могу собрать нужные тебе сведения по моём возвращении, потому что теперь её здесь нет, — она уехала в деревню, а ето жалко, ибо может задержать твою работу.

2) Вместо оглавления стихотворений с 1830 года я посылаю тебе мою продолговатую тетрадку: она заменит тебе мою выписку.

3) Твоя фраза: «перешли мне все отдельные листки со стихотворениями или заметками или начатками, какие ещё есть в пакетах», — совершенно не понятна: чего ты хочешь? Какие ещё есть листки, которые мы уже не пересмотрели? Да и потом вить отрывки, не бывшие в печати, находятся не в одних пакетах, а и в книгах. — Я распорядился так: посылаю тебе все пакеты с стихотворениями и мою тетрадь, где я сделал выписку того, что не было в печати: она тебе заменит напрасный труд самому рыться в лоскутках. — Равным образом я затрудняюсь в просьбе твоей переслать все тетради Пушк., которые с 30 года идут. — Что тебе нужно: прозу или стихи? да и у него нигде не сказано, которые бумаги идут с 30 года. Я распорядился так: посылаю тебе тетради, но не книги стихов и опять повторяю, что моя тетрадь тебе будет в этом случае полезна. Наконец, посылаю тебе пакет от Катенина, это есть такая чушь, гиль и вздор, что Боже упаси, и переписка твоя с ним только в том отношении будет полезна, что упрёка не сделает, что упустили его из виду; а то вот ты увидишь, какой вздор он написал.

<���Письмо [948]без даты. Петербург>

…Вышли мне, пожалуста, 12 часть сочинений Пушкина и тетрадь, в которой выписаны ненапечатанные его сочинения. — Ето не для других, а для меня собственно нужно; пожалуйста, не замедли. Затем будь здоров…

Жуковский, в своём известном письме о последних днях жизни Пушкина передаёт трогательную подробность: когда поэт, привезённый после дуэли домой и положенный в своём кабинете, узнал от доктора Шольца о том, что жизнь его в опасности, он, обратив глаза на свою библиотеку, сказал: «Прощайте, друзья!» [950]

Книги действительно были всегдашними друзьями Пушкина, друзьями всей его жизни, почти с колыбели и до самой могилы: Анненков свидетельствует, что страсть к чтению, а следовательно, и к книге начала развиваться у Пушкина с девятого года его жизни; начав с Плутарха, «Илиады» и «Одиссеи» в переводе Битобе, мальчик перешёл затем к библиотеке своего отца, которая наполнена была французскими классиками XVIII в. и произведениями философов XVIII в. [951]; расположение к чтению поддерживал в своих детях и отец поэта, знакомя их, в собственной мастерской декламации, с произведениями Мольера; по свидетельству того же Анненкова, подкрепляемому словами Льва Сергеевича Пушкина, поэт, будучи мальчиком, «проводил бессонные ночи, тайком забираясь в кабинет отца, и без разбора „пожирал“ все книги, попадавшиеся ему под руку…» [952]. Поступив в Лицей, Пушкин широко пользовался его библиотекою, довольно богатою и постоянно пополнявшеюся [953], — и уже с самого вступления туда удивлял товарищей своею начитанностью [954]. Жизнь на юге, а потом в Михайловском, дававшая Пушкину много, хоть и подневольного, досуга, была посвящена им в значительной степени чтению. Не довольствуясь присылаемыми и покупаемыми книгами, он брал их у Липранди [955], В. Ф. Раевского (XIII, 36) и у многих других своих приятелей и знакомых; в письмах его к брату Льву и к Плетнёву [956]из Кишинёва, а потом из Михайловскаго то и дело встречаются просьбы о присылке тех или иных книг; они доставляли поэту немало материалов для умственных трудов, для текущих его работ и замыслов, для самообразования. Библиотека соседнего Тригорского сразу же привлекла к себе его внимание, — и он любил рыться в её книгах и во время своего заточения, и позже, наезжая туда на время [957]. Зарабатывая довольно много изданием своих произведений, Пушкин тратил деньги в это время преимущественно на покупку книг [958], и собственная его михайловская библиотека была весьма значительна по размерам [959]; об этом можно судить, между прочим, потому, что когда в 1832 г. поэт, переселившись окончательно в Петербург, задумал перевезти туда и свою деревенскую библиотеку, поручив хлопоты по этому делу П. А. Осиповой, то книги его заполнили собою не один ящик. К. А. Тимофеев, посетивший Михайловское в 1859 г. и встретивший там кучера Пушкина — Петра, передаёт следующий любопытный разговор свой со стариком: «Случилось ли тебе видеть Александра Сергеевича после его отъезда из Михайловского»? — Видел его ещё раз потом, как мы книги к нему возили отсюда. — «Много книг было»? — Много было. Помнится, мы на двенадцати подводах везли; двадцать четыре ящика было; тут и книги его, и бумаги были. — «Где-то теперь эта библиотека, — добавляет г. Тимофеев, — любопытно было бы взглянуть на неё: ведь выбор книги характеризует человека. Простой каталог их был бы выразителен. Найдётся ли досужий человек, который занялся бы этим лёгким, почти механическим делом? [960]Если бы перелистывать, хоть наудачу, несколько книг, бывших в руках у Пушкина, может быть внимательный взгляд и отыскал бы ещё какую-нибудь интересную черту для истории его внутренней жизни. Может быть, и у Пушкина, как у его героя, —