Александр Жуков - История Японии [Т.II. 1868-1998]

Стачечная борьба трудящихся шла на фоне постоянно расширявшегося движения арендаторов и мелких собственников в деревне и активных выступлений безработных. Участились случаи протеста против сгона арендаторов с земли, стали выдвигаться требования снижения долговых обязательств. В деревне участились активные конфликты с помещиками, с представителями судебных и полицейских властей. В течение 1931 г. было отмечено 2689 арендных конфликтов. В сентябре 1931 г. в префектуре Тотиги около 500 крестьян организовали нападение на полицейских, сумев отбить у них арестованных активистов, постоянно отстаивавших интересы крестьян в конфликтах с помещиками.

Чтобы подавить социальное недовольство, власти усилили полицейские репрессии. Летом 1931 г. был начат показательный судебный процесс против компартии с целью дискредитировать КПЯ и представить коммунистов кучкой экстремистов и заговорщиков. Материалы этого процесса широко распространялись в стране и за ее пределами. В сентябре того же года, стремясь ликвидировать антивоенные настроения в стране и обезглавить антивоенное движение, правительство арестовало несколько тысяч политических активистов и предполагаемых сочувствующих.

Рост социального недовольства не ограничивался лицами наемного труда и беднейшими слоями населения. Кризис привел к массовому разорению мелкой и средней буржуазии, не выдержавшей конкуренции с крупными концернами. Нараставший в течение ряда лет аграрный кризис подрывал положение мелких и средних помещиков и богатых крестьян, терпевших убытки от падения цен на сельскохозяйственную продукцию. В этих слоях росло недовольство «антинародной» деятельностью крупных монополий, или, другими словами, «старых» концернов — «Мицуи», «Мицубиси», «Ясуда», «Сумитомо». Разумеется, подвергалась критике и политика правительств, формировавшихся из представителей крупных парламентских партий — Минсэйто̄ и Сэйю̄кай, связанных все с теми же концернами.

Требования пересмотра политического курса раздавались также со стороны «новых» концернов, возникших главным образом в период первой мировой войны в военных отраслях промышленности (цветная металлургия, самолетостроение и т. д.). Поднявшиеся на гребне военной конъюнктуры, заинтересованные в ней и тесно связанные с военными кругами, «новые» концерны, однако, имели слабую финансовую базу. Это определяло их зависимость от государственного финансирования и, соответственно, превращало их в лоббистов такого политического курса, который предполагал бы максимальный уровень военных расходов. Одновременно, поскольку их участие во внешнеторговой деятельности было незначительным, их мало занимал возможный ущерб мировым экономическим связям от вооруженных конфликтов.

Одновременно наметился сдвиг и в позиции «старых» концернов, которые были широко вовлечены во внешнеторговую деятельность и делали капиталовложения в основном в невоенные отрасли хозяйства, а также в позиции связанных с ними политических кругов. Дело в том, что кризис, поразивший экономику развитых стран, привел к резкому обострению торговых противоречий Японии с Великобританией и США. В начале 30-х годов они вылились в настоящую торговую войну. Япония была обвинена в демпинговой политике, и против ее товаров был применен комплекс протекционистских мер.

Это усугубило положение в японских экспортных отраслях, и так серьезно пострадавших из-за «обвала» цен на мировых рынках, и заставило задуматься о том, как избавить национальную экономику от неблагоприятного воздействия хозяйственных неурядиц в других странах. Простые протекционистские меры здесь не годились, поскольку Япония была вынуждена импортировать колоссальные объемы сырья для своей промышленности. Поэтому естественным выходом представлялось создание замкнутой хозяйственной сферы, что предполагало установление японского политического контроля в сырьевых районах, а также в районах сбыта японской продукции. Собственно говоря, в этом и была суть концепции «восточноазиатской сферы совместного процветания», которая стала основой японской внешней и внешнеэкономической политики вплоть до окончания второй мировой войны.

Таким образом на повестку дня вновь встал вопрос о расширении японской колониальной империи. Но теперь уже вся японская финансовая олигархия стала превращаться в движущую силу японской экспансии и начала смыкаться с военщиной по своим интересам и целям во внешней и внутренней политике Японии.

Затруднения, вызванные экономическим кризисом, а также боязнь нарастания социальных конфликтов толкали японские правящие круги на поиски выхода из тупика. Такой выход они увидели в скорейшем развязывании захватнической войны на азиатском материке. При этом первая цель агрессии — Северо-Восточный Китай — рассматривался японцами не только как объект империалистических притязаний, но и как удобный плацдарм для захвата других районов Китая и возможного ведения войны против Монгольской Народной Республики и Советского Союза.

То, что в затеянной политической игре разыгрывалась антирусская, антисоветская карта, давало японцам определенные надежды на то, что западные державы не будут серьезно препятствовать им в осуществлении агрессии против Китая. Эти расчеты в целом оправдались. В ночь на 18 сентября 1931 г., организовав очередной «инцидент», японская армия вторглась в Маньчжурию, не встретив никакого сопротивления со стороны китайских войск, а также сколько-нибудь действенной, решительной реакции со стороны западных держав.

К началу 30-х годов на политической сцене Японии действовали три главные политические силы. Одной из них были парламентские партии. Именно они выражали интересы крупнейших японских концернов («Мицуи», «Мицубиси», «Ясуда» и др.), приобретавших, таким образом, непосредственное влияние на ведение государственных дел. Эту силу условно можно оценить как консервативную, — в позитивном смысле этого слова, поскольку парламентские партии, как правило, выступали оппонентами военных экстремистов в политической борьбе.

Другой политической силой была государственная бюрократия в совокупности с придворными кругами. Эта группировка, как считалось, выражала волю императора, и поэтому зачастую выступала в роли арбитра в споре между претендентами на власть. Наиболее ярко это проявилось в деятельности «государственных старейшин» ( гэнро̄ ), которые, исходя из прагматических соображений, допускали к проведению государственной политики ту или иную из противостоявших группировок.