Мир в XX веке: эпоха глобальных трансформаций [Книга 1]

На поиск оптимальных путей реконверсии накладывали свой отпечаток как идеологические дискуссии в элитах, так и социальные движения «снизу». Социалисты, представлявшие интересы значительной части рабочего движения, настаивали на сохранении жесткого государственного регулирования, на использовании его для защиты жизненных интересов трудящихся масс. Сверхприбыли, полученные магнатами тяжелой индустрии и военно-промышленного комплекса в годы войны, следовало изъять и направить на социальные нужды.

Их либеральные оппоненты продолжали верить в волшебную силу рынка, возвращение к которому сможет решить ключевые проблемы послевоенных лет. Отсутствие готовых рецептов и нестабильная политическая ситуация приводили к тому, что процесс реконверсии сопровождался откатами и наступлениями, выступая в конечном счете как отражение компромисса между различными социально-политическими силами в той или иной стране.

Перестройка экономики на мирный лад не была и не могла быть простым возвратом к довоенной эпохе. Технические изобретения и новые технологические процессы, утвердившиеся в годы войны, изменили не только лицо мирового хозяйства, но и всю человеческую цивилизацию. Уголь уступал лидирующее место жидкому топливу, автомобиль становился привычной частью транспортной инфраструктуры, разного рода «эрзацы», открытые германскими учеными в условиях военной блокады страны, продолжали производиться на химических предприятиях всего мира и в послевоенную эпоху.

Электричество и радио превратились в неотъемлемую часть повседневной жизни значительного числа европейцев. В Германии и Франции за 1913-1928 гг. производство электроэнергии выросло в четыре раза, в США -в шесть раз. Государства стимулировали перевод железных дорог на электрическую тягу, линии электропередачи дотягивались до деревень, облегчая крестьянский труд. Сельские жители перестали жить «по солнышку», уже не чувствовали себя оторванными от городской цивилизации.

Довоенный объем европейской торговли не был достигнут даже к концу послевоенного десятилетия. Сказывались последствия военной автаркии, новые границы, нестабильность национальных валют. Немалую роль играл и политический фактор - например, враждебность Чехословакии и Польши по отношению к Германии нарушала естественные торговые связи между соседними регионами. Из-за нс решенной до конца проблемы репараций державы-победительницы и проигравшие находились в состоянии торговой войны. В попытках оградить национальную экономику многие правительства возвращались к политике защитных пошлин.

Сокращалась и доля Европы в мировом экспорте. США и Япония сумели вытеснить Великобританию с азиатских рынков. Для французской и германской экономик весьма чувствительной была потеря российского рынка. Несмотря на заявления Лиги Наций о наступлении либеральной эры мировой торговли («политика открытых дверей»), на практике сохранялись силовые методы борьбы за ресурсы. Великобританию и Францию интересовали прежде всего нефтеносные бассейны на Ближнем Востоке и Каспии. С этим был связан захват Баку британским экспедиционным корпусом в конце 1918 г. Через год был разрешен конфликт Великобритании и Франции вокруг Мосульского нефтеносного бассейна в Ираке.

Вслед за США другие государства вес более активно стали использовать финансовые рычаги для обеспечения своих внешнеполитических интересов. Так, в феврале 1921 г. Франция предоставила Польше заем в 400 млн франков при обязательстве последней закупать только французское вооружение. После того как германский капитал потерял свои доминирующие позиции в странах Восточной Европы, этот регион испытывал отчаянную нужду в иностранных инвестициях. В Венгрии иностранное участие составляло около половины, в Румынии - более трех четвертей совокупного акционерного капитала.

В то время как Россия и государства, возникшие на развалинах Четверного союза, в первые послевоенные годы вели борьбу за существование, страны победившего блока могли гордиться тем, что им удалось отстоять либеральные ценности западной цивилизации. Хотя война явилась самым ярким выражением кризиса этих ценностей, победа Антанты воспринималась мировым общественным мнением как выражение их исторического преимущества над любыми разновидностями деспотии.

Память о военных испытаниях стала важным фактором «большой политики» Европы. В центре Лондона и Парижа возникали первые памятники национальным героям. Армейская верхушка заняла прочное место в правящих кругах держав-победительниц, генералы с успехом проявляли себя в партийной борьбе накануне выборов. Напротив, в Германии отношение к армии раскололо общество. Для многих немцев она оставалась «непобежденной на поле боя», но было немало и тех, кто указывал на роль военщины в развязывании и бессмысленном затягивании всемирной бойни.

Масла в огонь общественных дискуссий подлил вопрос о политических виновниках войны. Версальский договор возлагал единоличную ответственность на Германию, но ее общественное мнение видело в этом часть диктата победителей. Споры были перенесены на страницы многотомных публикаций дипломатической переписки кануна войны. В пивных ветераны рассуждали об упущенных шансах и вслух мечтали о реванше или шансе добить противника. На улицах дети продолжали громить «бошей», «австрияков», «макаронников». Западная Европа еще дышала закончившейся войной, на востоке континента она продолжалась, приняв облик войны гражданской. В таких условиях пацифистские движения, выступавшие за примирение между народами, имели мало шансов на успех.

Политическая жизнь в 1920-е годы характеризовалась ростом числа партий, участвовавших в борьбе за депутатские мандаты. В странах Центральной и Восточной Европы, переживших революционные потрясения, партии сохраняли идеологическую платформу и лидеров, но меняли свои названия на более современные и привлекательные. Самыми популярными прилагательными в политическом лексиконе тех лет были «христианский», «национал ьный», «демократический».

Другой характерной чертой послевоенной эпохи стала профессионализация политики. Огромный объем задач, связанных с реконверсией, демобилизацией, внешнеполитическими кризисами, предъявлял к государственным деятелям особые требования. Правящая элита рекрутировалась уже не только из наследственной аристократии, но и из преуспевающих предпринимателей. Повышение в годы войны роли первых лиц и исполнительной власти в целом делало отнюдь нс беспочвенными опасения оказаться перед лицом военной или гражданской диктатуры даже в западноевропейских странах.