Петр Черкасов - Александр II и Наполеон III. Несостоявшийся союз (1856–1870).

Все преемники Морни во главе французского посольства в Петербурге будут едины во мнении, что главная забота Александра II состояла в том, чтобы превратить Россию в современное по тем меркам европейское государство с развитой экономикой и соответствующими государственными институтами.

С отъездом Морни Ш. Боден возобновил исполнение обязанностей временного поверенного в делах при дворе Александра II. Он по-прежнему живо интересовался подготовкой крестьянской реформы, обсуждение которой велось в Секретном комитете. Боден старался получить хоть какую-то информацию о проходивших там обсуждениях, но члены комитета были предупреждены царем о необходимости сохранения строгой конфиденциальности в работе, и потому были предельно сдержанны. Французскому дипломату не оставалось ничего другого, как самостоятельно изучать наболевший крестьянский вопрос, выясняя настроения крестьян – барщинных и оброчных, – а также помещиков в связи с готовящейся реформой. Свои наблюдения и выводы он излагал в секретных депешах, направляемых в Париж

Из донесения Ш. Бодена министру иностранных дел графу А. Валевскому от 2 октября 1857 г.:

<���…> «Со времени вступления на престол Императора Александра и особенно после его коронации в России распространились слухи о предстоящем освобождении крестьян. Всеобщая молва приписывает Императору желание и намерение осуществить это важное дело; известно, что [специальная] комиссия изучает средства реализовать без потрясений и с учетом всех интересов преобразование, о котором идет речь. <���…>

Здесь царят всеобщие ожидания. Среди крестьян они существует в первую очередь у тех, чьи господа жестоки, требовательны и меньше склонны вверять свои хозяйства управляющим, которые злоупотребляют своей властью; <���…>. С другой стороны, гуманные и просвещенные собственники не меньше желают того же, поскольку они рассчитывают извлекать с земель, обрабатываемых свободными тружениками намного больший доход, чем тот, который они получают от фиксированного оброка, выплачиваемого крепостными, или от норм барщины.

Со своей стороны, не все крепостные из тех, кто проживает в деревнях, желают в той же степени свободы…Землю, которую они обрабатывают, они привыкли считать своей собственностью, хотя хорошо знают, что однажды их могут продать вместе с ней. Всякий же, кто выплачивает оброк своему господину, считает, что тот обязан их защищать; они рассчитывают на него, надеются на его помощь в случае каких-то [природных] бедствий или неурожая, в случае болезни или в защите от злоупотреблений представителей местных властей. Можно было бы привести многочисленные примеры, когда крестьяне в массовом порядке отказываются от свободы, которую их хозяева предоставляют им из соображений гуманности или по соображениям, связанным с денежными затруднениями, вынуждающими их продавать свою землю.

К сожалению, наряду с этими примерами, гораздо больше примеров проявления тирании собственников… и жестокости управляющих.

Русский крестьянин терпелив, но доведенный до крайности он начинает сопротивляться и становится ужасным. Его месть тем более ожесточенна, что от безнадежности она осуществляется хладнокровно, и можно представить длинный список собственников и управляющих, убитых в их усадьбах и даже в самом Петербурге взбунтовавшимися крепостными, у которых злоупотребления почти безграничной власти питают стремление к свободе» <���…> [778].

В это время у Бодена, судя по его донесениям в Париж, начинают появляться сомнения относительно успешного завершения задуманной императором крестьянской реформы. «…Россия находится в ожидании, писал он в депеше, датированной 5 ноября 1857 г. – Она ощущает себя накануне полной трансформации, которая может способствовать ее развитию и упрочению ее величия, но может и подвергнуть страну на долгие годы самым ужасным испытаниям» [779].

Что имел в виду французский дипломат, говоря о возможности «ужасных испытаний» для России в случае отмены крепостного права?

Судя по всему, сомнения появились у него под влиянием затянувшейся паузы после встречи императора с представителями московского дворянства. Единственным событием за истекшие с той поры семь месяцев стал «адрес» дворянства трех северо-западных губерний. Дворянство остальных губерний продолжало отмалчиваться, в то время как в настроениях крестьянской массы стала ощущаться некоторая напряженность. Какими-то неведомыми путями намерение царя освободить крепостных становилось известно последним, начавшим проявлять нетерпение и беспокойство. В условиях, когда дворянство затаилось, а правительство не предпринимало дальнейших шагов в деле освобождения крепостных, обозначившиеся настроения последних были чреваты бунтом.

Таков был ход мыслей Бодена, недоумевавшего по поводу бездействия, безусловно, добродетельного и человеколюбивого, но, как ему стало казаться, недостаточно волевого и решительного императора. Возникшими у него сомнениями и опасениями дипломат посчитал нужным поделиться со своим парижским начальством.

Из донесения Бодена графу Валевскому от 5 ноября 1857 г.:

<���…> «Характер императора Александра II имеет, на мой взгляд, нечто общее с характером короля Людовика XVI – та же доброта, та же порядочность, те же благородные намерения и такой же недостаток энергии. Продолжая данное сравнение, можно безошибочно утверждать, что Россия вступила в свой 1787 год. Пусть же, Господь убережет ее от года 1793-го!(выделено мною. – П.Ч.) [780].

Я знаю здесь людей, которые предвидят именно такую перспективу и которые со страхом вспоминают об ужасных примерах свирепости русского крестьянина, выведенного из состояния присущей ему обычно апатии. Я знаю собственников, которые недавно заложили все свое имущество, поместив вырученные средства за границей. Я сообщаю здесь об этих ужасах не с тем, чтобы их оправдать. Но какова бы ни была приготовляемая [в настоящее время] будущность этой страны, я позволю себе, господин граф, сделать общее заключение из всего вышесказанного и надеюсь на ваше снисхождение» [781]<���…>.

Боден укрепляется в своем ранее сделанном выводе о том, что в любом случае «находящаяся на переломном моменте [своей истории] Россия… на долгие годы входит в эру сугубо внутренних, можно сказать, домашних забот, которые поглотят все ее внимание. На протяжении этого кризиса иностранные правительства могут особенно не беспокоиться по поводу активности внешней политики России». Правда, Боден тут же поспешил скорректировать свой же собственный вывод. «Я рискую высказывать это мнение со всеми возможными оговорками, – отметил он в своем донесении. – После всего лишь года с небольшим пребывания в стране довольно трудно быть уверенным в надежности прогнозов относительно того будущего, которое ожидает Россию» [782].