Сергей Нилус - Собрание сочинений - Том 1

Какою радостью увенчанной любви и веры горело тогда многотысячное сиротское сердце!

Не затемнить октябрьской непогоде современного отступничества того яркого света, которым дивно сиял духовный облик угодника Божия!

Я не знал лично батюшки. Сердце, отуманенное человеческими заботами, одурманенное радостями и утехами міра, не нуждалось в духовном просветлении. Тьма принималась за свет, вера казалась суеверием, гордый ум, отравленный патентами на зрелость и на высшее образование, поклонялся только патентованным человеческим высокомерием идолам, которым было принято поклоняться в образованном человеческом стаде: до монахов ли тут было, да еще из семинаристов?!

Дорого бы я теперь дал, чтобы вычеркнуть из жизни эти десять лет и хоть бы глазком одним взглянуть, хоть бы денек один застать из жизни этого подвижника, столько человеческих слез утершего своею слабою старческою и такой беспредельно-любящей рукой!

В том краю, где я живу теперь, есть высокообразованная семья коренных дворян-землевладельцев, родовитых по своему происхождению и добрых православных по исповеданию. Мало таких осталось в краю нашем, к великому горю для Руси Православной!

Семья эта при жизни отца Амвросия пользовалась его духовным руководительством.

От главы этой милой семьи я слышал следующий рассказ о Старце, еще неизвестный в печати. Передаю его со слов рассказчика.

«Пока жив был отец Амвросий, я и семья моя пользовались благодатными советами святого Старца. Два раза в год, а то и чаще, по нужде или из-за радости свидания, я один или с женой, со всеми чадами и домочадцами ездили в Оптину и всякий раз возвращались оттуда буквально окрыленные и просветленные любовью Старца и его мудрою, исполненною благодати беседой. И после его кончины, горько нами оплаканной, нас невольно тянуло в те места, которые освящены были его земным пребыванием.

В одну из таких поездок, уже по смерти батюшки, я встретился в Оптиной с одним из прежних посетителей батюшкиной кельи, с которым я в ней в былое время неоднократно встречался. Стали мы с ним, как водится, вспоминать обоим нам дорогое прошлое, вспомнили, между прочим, и некоторые случаи прозорливости нашего общего духовного руководителя. Собеседник мой, художник-иконописец, имеющий в Козельске 33 33 Уездный город Калужской губернии. От него в трех верстах расположена Оптина Пустынь. иконостасную мастерскую, часто, если только не постоянно, работал в храмах Оптиной Пустыни и потому имел особенное счастье во всякое время видаться с незабвенным Старцем.

— Велика-с была у Старца прозорливость, и многих она от горьких бед спасала, — вздохнув от наплыва воспоминаний, сказал мой собеседник, — от погибели человека похищала и преступников, можно сказать, из когтей дьявола вырвала. И ведь как все это Старцем прикровенно делалось, что и невдомек, бывало, станет, к чему он это делает или к чему речь ведет; а потом-с, глядишь, благодать-то и скажется, да ведь какая благодать-то-с!...

Со мною такой-то вот случай был, что только теперь, уже три года спустя старцевой кончины, во всей темноте этот я случай уразумел, а по своей грешности в те поры судил бы Старца-то!

Заинтересовал он меня:

— Расскажите, что такое у вас было?

— Извольте-с! Не малое это было дело, да и не малым оно кончилось — спасением четырех, изволите видеть, душ христианских!

Незадолго до кончины Старца, годочка этак за два, надо мне было ехать в Оптину за деньгами: иконостас там мы делали и приходилось мне за эту работу от настоятеля получить довольно крупную сумму денег. Получил я свои деньги и перед отъездом зашел к отцу Амвросию благословиться на обратный путь. Домой ехать я торопился — ждал на следующий день заказ большой получить — тысяч на десять, а заказчики непременно должны были на следующий день быть у меня в Козельске.

Народу в этот день у Старца, по обыкновению, была гибель. Прознал это он про меня-с, что я его дожидаюсь, да и велел мне сказать через своего келейника, чтобы я вечером зашел к нему чай пить.

Хоть и надо было мне торопиться ко двору, да честь и радость быть у Старца и чай с ним пить были так велики, что я рассудил отложить свою поездку до вечера, в полной уверенности, что успею ко времени попасть в Козельск и не упустить заказчиков. Приходит вечер, пошел я к Старцу. Принял меня Старец такой-то веселый, такой-то радостный, что и земли под собою не чаю. Продержал меня Батюшка, ангел наш, довольно так долго — уже почти смерклось — да и говорит мне:

— Ну, ступай с Богом! У меня ночуй, а завтра благословляю тебя идти к обедне, а от обедни чай пить заходи ко мне!

«Как же это так!» — думаю я... Ну, да не посмел Старцу перечить. Переночевал, был у обедни, пошел к Старцу чай пить, а сам скорблю о своих заказчиках и все соображаю: авось, мол, успею хоть к вечеру попасть домой в Козельск... Как бы не так!... Отпили чай. Хочу-с это я Старцу сказать: благословите домой ехать! А он мне и слова не дал выговорить:

— Приходи, — говорит, — сегодня ночевать ко мне!

У меня даже ноги подкосились, а возражать не смею, сами знаете-с, какое у нас, у детей его духовных, было послушание!

Прошел день, прошла ночь. Наутро я уже осмелел и думаю: была не была, а уже сегодня я уеду — авось денек-то меня мои заказчики подождали... Куда тебе! и рта мне не дал Старец разинуть.

— Ступай, — говорит, — ко всенощной сегодня, а завтра к обедне. У меня опять сегодня заночуй!

Что за притча такая?.. Тут уж я совсем заскорбел и, признаться, погрешил на Старца: вот те и прозорливец! точно не знает, что у меня, по его милости, теперь ушло из рук выгодное дело! И так-то я был на Старца непокоен, что и передать вам не могу-с. Уж не до молитвы мне было тот раз у всенощной — так и толкает в голову: вот тебе твой старец! Вот тебе и прозорливец!... Свистит теперь твой заработок!

Ах, как мне было в то время досадно!

А Старец мой, как на грех, ну точно вот, прости Господи, мне в издевку, такой меня после всенощной радостный встречает. Горько мне, обидно стало: и чему, думаю я, он радуется?.. А скорби своей все-таки вслух высказать не осмеливаюсь.

Заночевал я таким-то порядком-с и третью ночь. За ночь скорбь моя немного поулеглась: не воротишь того, что плыло да сквозь пальцы уплыло!... Наутро прихожу от обедни к Старцу, а он мне:

— Ну, теперь пора тебе и ко двору. Ступай с Богом. Бог благословит! Да по времени не забудь Бога поблагодарить!...

И отпала тут от меня всякая скорбь. Выехал я себе из Оптиной, а на сердце-то таково легко и радостно, что и передать невозможно... К чему только сказал это батюшка: по времени не забудь Бога поблагодарить!... Должно, думаю, за то, что Господь во храме три дня подряд удостоил побывать... Еду я домой не спеша и о заказчиках своих вовсе не думаю: уж очень мне отрадно было, что батюшка со мной так обошелся.