Сергей Нилус - Собрание сочинений - Том 1

Приехал-с я домой, и что бы вы думали?.. Я в ворота и заказчики мои — за мной: опоздали, значит, против уговору на трое суток приехать.

Ну, думаю: «Ах ты мой старчик благодатный! Уж подлинно — дивны дела Твои, Господи!»

Хороший я тогда имел от этих заказчиков заработок. Хоть бы повек так работать.

Однако не тем еще все это кончилось. Вы послушайте-ка, что дальше-то было!

Прошло с того случая времени немало. Помер наш отец Амвросий. Года два спустя после его праведной кончины заболевает у меня мой старший мастер. Доверенный он у меня был человек и не работник, а прямо — золото. Жил он у меня бессходно годов поболе двадцати. Заболевает к смерти. Послали мы за священником, чтобы поисповедовать и причастить — пока в памяти. Только смотрю, идет ко мне от умирающего священник да и говорит:

— Больной вас к себе зовет, видеть вас хочет. Торопитесь — как бы не помер!

Прихожу к больному, а он, как увидел меня, приподнялся кое-как на взлокоточки 34 34 На локоточки. , глянул на меня да как заплачет:

— Прости мой грех, хозяин! Я ведь тебя убить хотел...

— Что ты, Бог с тобой! Бредишь ты!...

— Нет, хозяин, верно убить хотел!... Помнишь, ты из Оптиной запоздал на трое суток домой приехать? Ведь нас трое, по моему уговору, три ночи подряд тебя на дороге под мостом караулили, на деньги, что ты за иконостас из Оптиной вез, позавиствовали. Не быть тебе в ту пору живым, да Господь за чьи-то молитвы отвел тебя от смерти без покаяния. Прости меня, окаянного, Бога ради, отпусти, ради Христа, с миром мою душеньку!...

— Бог тебя простит, как я прощаю!

Тут мой больной захрипел и кончаться начал. Царствие Небесное его душеньке! Велик был грех, да и велико ж было покаяние!...

— Вот-с, батюшка вы мой, сколь велик был Божий старец! Через сколько лет сказалась его, батюшки, прозорливость! Вот с чего он и радостен и светел-то был, когда в Оптиной меня задерживал: четыре души спасал батюшка — меня от смерти без покаяния безвременной, а убийц моих от вечного осуждения!»

И собеседник мой 35 35 Собеседник этот, иконописец Николай Дмитриевич Михайлов, с которым мне довелось впоследствии познакомиться лично, умер в Козельске весной 1910 года. , и я, умиленные, растроганные до глубины души, благоговейно перекрестились и мысленно оба молитвенно погрузились в воспоминание о духовной красоте облика небесного посланника на эту скорбную и грешную землю, каким всю свою многотрудную и часто страдальческую жизнь был Оптинский старец, отец Амвросий.

Наше время — время всяких чудес и знамений. Как из рога изобилия сыплются «чудеса» спиритизма, гипнотизма, мантевизма, х-лучей, радия и иных прочих явлений міра еще неведомого новейших открытий.

Дух времени, он же и «князь міра сего», не скупится на средства одурманивать ослепленное им человечество; ослепленное, оно думает, что творит свое, и эти чудеса и знамения стремится противопоставить чудесам и знамениям рабов Божиих, Христовых подвижников.

Тщетные усилия!

«Всякое доброе дерево приносит и плоды добрые — по плодам узнаете его!» А где благо от чудес и знамений современной лженауки?! Все пустота и призрак, за которым стоит человеческое горе. Не усиливается ли оно год от году? Не доходит ли оно уже до степени мученичества?!

17 сентября 1901 года

Еще при жизни отца Амвросия Оптинского, хотя и очень незадолго до его праведной кончины, по нашим орловским местам прошла среди народа слава про отца Георгия Коссова из села Спас-Чекряка Болховского уезда. Последние годы о нем заговорили с особенным интересом, и, как водится, заговорили на разные лады: одни с восторгом, усматривая в нем непосредственного преемника по благодати о. Амвросия, нового прозорливца, которому открыто сокровенное человека, для которого и в будущем нет тайного, что не было бы ему явным; другие — и таких, конечно, было между нашим братом большинство — отнеслись к нему предвзято-недружелюбно, даже прямо враждебно. Среди этих последних ходили слухи, что его «смиряли», хотели «запретить» за то, что он «сбивает» простой народ, по-особенному служит, что к нему ходят гадать, что он плодит суеверие и в без того суеверном и невежественном народе... чего только в хулу не говорили!...

Но ходили и другие слухи. Рассказывали, что кем-то подосланные убийцы хотели убить его в церкви, но что внезапно у них отнялись руки и ноги и только по молитве батюшки убийцы были исцелены, покаявшись в своем злодейском умысле. О даре прозорливости о. Егора создались целые легенды со слов очевидцев, на себе испытавших силу этого дара.

Как бы то ни было, а о. Егор стал известен не в одной только Орловской губернии, и толпы богомольцев разного звания потекли потоком отовсюду в захолустное, безвестное село Спас-Чекряк Болховского уезда, Орловской губернии.

Поток этот вот уже лет двенадцать не только не иссякает, но с годами все более и более усиливается. Особенно возрос он со дня кончины блаженной памяти старца отца Амвросия Оптинского.

— Батюшки Абросима наследник, — говорят про него в простом народе.

— Милоть Илии на Елисее, — говорят от Писания кто поначитаннее.

И идет и едет к нему русский человек с полной верой, не мудрствуя лукаво, и с удовлетворенным сердцем возвращается от него по домам, разнося великую и добрую славу про «своего» батюшку по всему простору Руси Великой.

«Свой» он русскому человеку.

— Поедемте к отцу Егору! Не раскаетесь, что меня послушались, — говорил мне года три или четыре назад в морозное Рождественское утро старичок, приказчик соседнего с моим имения. «Барин» в этом имении не живет, и он там почти круглый год остается за хозяина, Антоныч — так его зовет округа — пользуется в ней доброй репутацией как старичок богобоязненный и нищелюбивый и как верный слуга своему барину. И то, и другое стало в редкость в современных «наемниках». Эти драгоценные качества Антоныча привязали меня к старику, и он «стал вхож» ко мне в дом запросто, как свой человек, как равный.

И в это утро мы с ним за разговорцем попивали чаек и рассуждали о переживаемых «лукавых» временах, к которым Антоныч относился крайне недоброжелательно.

— Я без батюшки о. Егора теперь ничего не делаю, — говорил Антоныч. — Да и как делать-то? Как оберечь себя по нашим временам от человеческого коварства? Теперь и в своей семье смотри в оба — в сыне ли, в дочери ли — не то друг, не то враг сидит. О посторонних уже и говорить нечего: у тех одно в голове — как бы тебя оболванить, дураком поставить да ободрать как липку. Вот такие-то, как о. Егор, нам грешным только и спасение: приедешь к нему, душу ему свою окаянную выложишь, совета спросишь и уедешь от него — на сердце-то легко-легко! Присоветует дело какое, — идешь на него с открытыми глазами: знаешь, что толк будет... Первый раз, я вам скажу, к о. Егору меня жена потащила — я сам ехать не хотел. Ну, она, известно — баба, пристала ко мне: едем да едем! Нужды мне тогда особой в о. Егоре не было. Ну, чтобы отвязаться, взял да и поехал с ней. Приехали. Батюшка нас принял особо, у себя в доме, а я ему прямо: батюшка, я к вам приехал с хладной душой — меня баба к вам притащила! Никаких у меня чувств сейчас к вам нет, да и нужды не предвидится... Слово за слово — поговорили мы с батюшкой и разогрелось во мне сердце — всю ему душу открыл. Открываю ему душу-то свою, а сам плачу. Вот как я тогда плакал — в жизнь свою так не плакал!... Сподобил меня тогда Господь и поговеть у о. Егора. Пришла пора уезжать; я и говорю батюшке: батюшка! а теперь-то у меня к вам душа теплая... Ничего себе — улыбнулся: ласков был к нам батюшка.