Сергей Нилус - Собрание сочинений - Том 1

Без ответа от отца Егора я на сделки с бельгийцем не решался, несмотря на то что нетерпеливый иностранец подгонял меня, что называется, «во всю».

Надо ли говорить, что я ему не открывал истинной причины своей нерешительности: такие причины разве могут идти в счет между людьми дела?!

До известной степени я переживал муки Тантала. Ответа от отца Егора не было, хотя я знал, что мое письмо ему доставлено. Мне был даже передан его словесный ответ:

— Сам ему почтой напишу!

Так прошел месяц, другой... Бельгиец меня заваливал письмами и телеграммами. Наконец назначен был и день приезда ко мне уполномоченного из Бельгии, а ответа от отца Егора не было.

Наступили веселые дни веселого мая. Я решился ехать сам в Чекряк.

Отец Егор меня встретил словами:

— А письмо-то ваше я получил. Небось вы на меня посердились маленько: ответ-то мой вам к спеху был нужен. Уж вы меня простите! Я и писать к вам собирался; да сяду писать, возьму перо... а писать-то что? Ведь дела-то нет никакого! Ведь правда? Нет ведь дела никакого?

— Как же, батюшка, нет? Дело сейчас только за мной да за вашим благословением!...

А отец Егор, не слушая меня:

— Ведь дела-то нет никакого! Вот и отложил я к вам писание-то свое: думаю, посердится, а там и преложит гнев-то свой на милость!

Потом оказалось, что с бельгийцами у меня, действительно, никакого дела не вышло: состоялось Высочайшее повеление о Кожине 43 43 Кожин был уволен повелением этим из предводителей дворянства. . Блудливые бельгийские капиталы оказались трусливы как зайцы; и планы мои, вероятно, украшают теперь, в качестве воспоминаний о русских варварах и далекой Татарии, кабинет на родине моего бельгийского инженера.

О нем я уже не имел с тех пор ни слуху ни духу. Таков-то отец Георгий Коссов из села Спас-Чекряка Волховского уезда Орловской губернии.

Не стоит ли одесную его один из тех Ангелов, которых в последние дни Господь пошлет собирать своих верных со всех четырех ветров земли?!

14 мая 1903 года

Во дни великого патриарха Александрийской церкви, Афанасия, в городе Констанции, на острове Кипре, епископом был один из замечательнейших прозорливцев Христовой Церкви, блаженный Нифонт. Истинно пророческого духа был этот великий муж и видел духовными очами своими самое отдаленное будущее так, как мы не можем видеть и настоящего...

— Как, — спросит читатель, — неужели мы не видим настоящего?

— Не видим, — отвечу я, — а если бы видели, то давно бы уже облеклись во вретище и покаялись в тяжких согрешениях, которыми прогневали едва ли не до конца правосудие Божие. А где покаяние наше?.. Не видно его что-то?..

Так вот, этого-то зрителя тайн Божественного домостроительства и вопросил однажды преподобный Григорий, ученик его:

— Спрошу тебя, отец, — открой мне, — есть ли еще на земле святые Божии подвижники, которые бы, сияя добродетелями, как Ангелы, были бы подобны Антонию Великому, Иллариону, Павлу и другим многим, явным и тайным, — их же знает один Бог?

И отвечал Блаженный:

— Сын мой! До скончания века не оскудеют святые. Но в последние годы святые эти скроются от людей и будут угождать Богу в таком смиренномудрии, что в Царстве Небесном явятся выше первых чудоносных отцов. Будет же им такая награда за то, что в те дни не будет пред их очами никого, кто бы творил чудеса, и люди сами от себя восприимут усердие и страх Божий в сердцах своих.

Духовная ночь ниспала на грешную землю! Глухая, беспросветная, черная ночь! Тяжелые, мрачно нависшие тучи заволокли далекий горизонт и с севера, и с юга, и с запада, и с востока; нависли грозовые тучи и над нашей головой... Душно, тягостно, давит грудь, трепещет боязливое сердце... Грома еще не слышно; но сгустившаяся туча дрожит от огненных вспышек где-то высоко над тучами реющих молний. Душа замирает, не видя, но чувствуя, как близятся еще далекие, неслышные громы небесные и как уже горит пожаром разгорающихся стихий там где-то глубоко-глубоко, высоко-высоко над тучами разгневанное небо, опускающееся, чтобы сжечь и землю и все дела земли — «блудницы великой, с которою любодействовали цари земные, и от великой роскоши которой разбогатели купцы земные, ибо грехи ея дошли до неба, и Бог воспомянул неправды ея» (Апок. 18, 3 и 5).

Ой, страшно!

Уйдем от этой ночи, скроемся в домы наши, отыщем трепетной рукой в божничке страстную свечку — скорей, скорей зажжем ее пред нашей домашней святыней, пред Ликом предвечного Агнца, Понесшего на Себе грех міра, — наш грех; падем ниц, обливаясь слезами, пред Пречистой Заступницей рода христианского...

Под Твою милость прибегаем, Богородице Дево!...

Зажжем же скорее наши свечки! Не стало елея в светильниках наших: побежим скорее к купующим — авось успеем!... Помилуй нас, Боже, помилуй нас.

Свечки наши — это те неведомые міру, но Богу ведомые святые угодники Божьи, которые, как прозревал некогда Блаженный Нифонт, не оскудеют до скончания века; они скроются от людей, но не укроются от благоговейного взора и последних христиан, таких же, как они, странников и пришельцев на земле, как и они, не имеющих града зде пребывающего и взыскующих града грядущего, — невидимого града в небесных обителях Отца Небесного. Горят эти свечечки воска ярого чистым пламенем Божественной любви и веры еще и в наше лукавое и многобедственное время; и кто, хотя бы спотыкаясь на каждом неуверенном шагу и падая, идет по тому же, что и они, пути, от того не утаится их смиренномудрие: его найдет по дороге к «невидимому граду» испытующее око усталого и немощного их спутника, как бы ни укрывало оно себя тайной «вертепов и пропастей земных». Пусть не заглядывает туда высокомерное презрение «одевающихся в мягкие одежды» и пирующих в раззолоченных чертогах міра; но мы с тобою заглянем туда, дорогой мой читатель! Зажжем же эти свечечки, поставим их в свещник и выставим на маленькое наше окошко: во тьме сгустившейся ночи свет из малого оконца далеко будет виден, — глядишь, — на его яркий огонек и набредет, с Божьей помощью, какой-нибудь измученный ложью блуждающих огней мирского болота, отчаявшийся уже в своем спасении путник.

Дай Бог!

В воскресенье 25 ноября 1907 года, в половине второго пополудни, в Скиту Оптиной Пустыни, отлетела к Господу праведная душа иеромонаха о. Даниила, в міру — потомственного дворянина Димитрия Михайловича Болотова, свободного художника Петербургской академии художеств. Отец Даниил происходил из того рода Болотовых, который во дни слета Екатерининских орлов дал известного творца «Записок Болотова», а в наши дни — четырех иноков: его самого, брата — схимонаха и сестер — игумению-схимницу и схимонахиню.