Фердинанд Грегоровиус - История города Афин в Средние века

При бессильном, находившемся под влиянием своих любимцев Алексее III византийское правительство достигло крайней степени расстройства. Все должности продавались; самые опороченные люди приобретали значительнейшие места; даже скифы и сирийцы, некогда бывшие невольниками, за деньги добивались титула себаста. Родственники императора и другие вельможи благодаря частым сменам правителей привыкли к всевозможным злодействам и хищению государственной казны и скопляли себе богатства, налагая произвольно контрибуции на провинции. Когда Василий Каматерос, человек могущественный, потому что доводился свойственником императору и был логофетом дрома, прибыл в Афины, архиепископ и его приветствовал с торжественной почестью. Акоминат призывал также великих афинян, чтобы они окружили Каматероса, как хор, умоляющий о заступничестве за Афины, и тут же выражал надежду, что гордый византиец, муж образованный, не побрезгает назвать Афины, матерь всяческой мудрости, своей отчизной. После Фемистокла и Конона пусть он, Каматерос, станет третьим основателем города, мертвого в настоящее время в такой степени, что само его имя сгибло бы, если бы только славные воспоминания древности, берущие верх даже над завистью, не поддерживали «здесь Акрополь, а там ареопаг, а дальше еще Гимет и Пирей и то, что вообще можно еще назвать из незыблемых произведений природы».

Отсюда видно, что по государственным делам иногда в Афины еще наезжали крупные государственные сановники. Так являлся туда и другой еще родственник императора Алексея III, склонный к грабежу, генерал-адмирал Михаил Стрифнос, нисколько не стеснявшийся тем, что доводил флот окончательно до разрушения, продавая оснастку в свою пользу. Стрифнос был тот самый вельможа, который своею несправедливостью довел в Константинополе генуэзского купца Гаффоре до такого ожесточения, что он превратился в страшнейшего морского разбойника своего времени. Когда Стрифнос вступил в парфенонскую церковь в сопровождении своей жены, сестры порочной императрицы Ефросинии, чтобы принести Богоматери от себя дар, архиепископ и к нему обратился с напыщенной речью. Об Афинах следует всегда вспоминать, внушал Акоминат, как о блестящем и преисполненном славе городе, который некогда еще Пиндар назвал столпом Греции. Ныне же единственное богатство Афин сводится к таинственной святыне церкви Пресвятой Девы Марии, ибо все прочее обратилось в кучу развалин.

Стрифнос видел, однако же, в Пирее даже купеческие суда, ибо Пирей никогда не оставался без торговых сношений, почему в императорских хризобуллах, обращенных к Венеции, Афины прямо именуются портовым городом, хотя тамошняя торговля не могла быть значительной и ограничивалась каботажными сношениями лишь с греческими же городами [264] Акоминат, впрочем, заприметил однажды в Пирее торговые суда, прибывшие из Монембазии II, 137. . Вообще же византийские авторы единственно Пирей называют гаванью, Мунихийская же и Фалеронская гавани никогда более и не вспоминаются. Быть может, Стрифнос не без злостной насмешливости сравнил Афины с Константинополем, именно по поводу примеченных им в городской гавани судов, потому что архиепископ впоследствии отписал адмиралу письмо, преисполненное негодования за насмешливое сравнение. Акоминат заверяет Стрифноса, что ни Афины, ни прилежащая к ним область не знает ни земледелия, ни скотоводства; что там отсутствуют и шелковые фабрики; что Афины богаты лишь морскими разбойниками, которые опустошают край вплоть до самых гор, и таким образом то самое море, которое некогда способствовало благосостоянию города, теперь приносит ему погибель. Он умоляет Стрифноса не давать веры завистникам, которые клевещут и на него, архиепископа, и на афинян. Впрочем, под неблагосклонными соседями-завистниками Акоминат разумел, пожалуй, не столько императорских правителей, сколько соседние города, ибо в византийскую эпоху города сохраняют тот же характер муниципальной розни и ревности, которым отличалась эллинская государственная жизнь в древности. Каждая греческая община обладала своеобразными обычаями и привилегиями и подтверждения их всемерно добивалась от императоров. Таким образом, в эту еще эпоху между Афинами, или вернее, их церковью, и Фивами велись споры из-за обладания Оропосом.

К сожалению, из писаний архиепископа мы не узнаем ничего определенного о внутреннем состоянии и устройстве города. Нигде не поименовывает Акоминат ни выдающихся среди граждан фамилий, ни того, какие в общине были должностные лица, мы Даже не узнаем через него, существовал ли в Афинах в конце XII века городской сенат, как в Фессалониках. Многократные Жалобы и ходатайства Михаила перед министрами и вельможами Византийской империи не возымели желанного действия, хотя и не всегда оставались не услышанными. По крайней мере, Михаил Акоминат мог восхвалять своего брата Никиту за то, что он, как влиятельный при дворе человек, оказал и ему, епископу, и городу Афинам не одно благодеяние [265] Монодия в честь Никиты. I, 348. . В общем же благородные старания архиепископа разбивались о безнадежные обстоятельства империи и Греции, и даже сам он подвергался зависти и клевете со стороны разных негодяев.

В 1195 г. смерть похитила у Акомината великого его друга Евстафия, с которым он долгое время из Афин поддерживал письменные сношения. Он оплакал Евстафия, «как последний остаток золотой эпохи», и в восторженной надгробной речи воздвигал ему истинный памятник почтительной и нежной дружбы [266] Эта монодия за всем тем является, однако же, вычурным, фразистым произведением. . Уединение Акомината в Афинах становилось все тягостнее, а отчаяние его все росло. Он жаловался, что его там позабыли, словно мертвеца. Подобно всем прочим византийцам, Михаил называет Афины «самым крайним уголком мира», чистым Тартаром, где он, Михаил, с товарищами имеет лишь тени и искупает свое отважное безумие за то, что отправился в Афины архиепископом [267] К патриарху Феодосию Ксифилину II, 101 и в других местах нередко. . Акоминат умолял влиятельных константинопольских друзей протянуть ему руку помощи и вывести его наконец из этого ада опять на свет Божий.

Желание Акомината покинуть Афины наконец осуществилось после 30-летнего управления им архиепископским столом в Акрополе; остаток жизни, однако же, ему пришлось провести среди больших еще бедствий — в ссылке. В то же время ужасная беда, пришедшая с Запада, постигла царство Комненов и, разгромив его, подчинило Грецию мечу латинских завоевателей.