Борис Акунин - Первая сверхдержава. История Российского государства. Александр Благословенный и Николай Незабвенный

Апофеоз Александра I. Винсент Нойман

Одновременно с учреждением министерств вышел указ о новых обязанностях Сената. Он становился высшей судебной инстанцией и неким «верховным местом империи», которое вроде бы получало отчеты от министров и могло требовать от них объяснений, но фактически никакими властными полномочиями не обладало. Звание сенатора звучало почетно, им жаловали всяких заслуженных, но не слишком полезных вельмож, чтобы они не обижались и не уходили в оппозицию.

Новая структура управления отчасти устранила административный сумбур и сократила бумажную волокиту на центральном уровне. Что же касается провинциального управления, то здесь еще в екатерининские времена был наведен относительный порядок, поэтому особенных новшеств не появилось, если не считать таковыми высочайшие призывы к губернаторам не злоупотреблять властью, не принимать подарков и бережно расходовать казенные деньги. Как водится, было несколько показательных антикоррупционных расследований, на том дело и закончилось.

«Молодые реформаторы» начинали сверху, им пока было не до провинции.

С самой главной задачей правительственной деятельности – составлением свода разумных, эффективных законов, по которым сможет нормально работать государство и жить общество, правительство не справилось, да и не могло справиться. Александру и его помощникам представлялось, что вся проблема в разномастности и запутанности многочисленных актов, плохо согласованных между собой. Достаточно в этом хаосе разобраться, убрать лишнее, привести в соответствие здравое – и дело устроится.

Однако нагромождение противоречивых указов, законов и высочайших повелений прежних лет возникло неслучайно. Это один из основополагающих принципов «ордынской» системы: управлять не по раз и навсегда заведенным правилам, а постоянно корректировать их волею государя, который не должен и не может быть связан никакими законами, тем более установленными кем-то другим. Высочайшие постановления издавались применительно к текущей ситуации или даже просто по капризу монарха, без учета существующих правовых актов. Однако стоило только покуситься на эту прерогативу самодержавия, и оно сразу перестало бы быть самодержавием.

Создавая специальную комиссию по составлению законов, Александр указал ей, что «единый закон – начало и источник народного блаженства», однако народное блаженство вовсе не являлось целью той империи, которая сложилась в России. Собственно, всякая империя потому и империя (а не национальное государство), что стремится она не к процветанию своих граждан, а к величию.

Трудоспособный Новосильцев для того и был сделан товарищем министра юстиции, чтобы руководить работой этой исторической комиссии. Он добросовестно изучил всю массу существующих законодательных актов, систематически распределил их, попытался «озарить светом новой юриспруденции» и «здравым народным разумением», но из этого ничего не вышло. «Единого закона» так и не составилось. Чарторыйский сухо и лаконично пишет, что работа «ожидаемых плодов не принесла».

Немногое реализовалось и из планов «исподволь готовить умы» к решению крестьянского вопроса.

Александр собирался хотя бы отменить самую позорную, абсолютно рабовладельческую практику продавать людей «на вывод», то есть без земли, но в результате не решился даже на это. Ограничились запретом публиковать подобные объявления в газетах, тем самым давая понять, что торговать людьми неприлично. Назвать этот шаг историческим трудно.

В декабре 1801 года вышел указ, разрешавший покупать землю не только дворянам. Но на крепостных это право не распространялось, то есть разрыв между ними и другими сословиями еще больше увеличился.

Лишь в 1803 году, после долгих сомнений и опасений, вышло постановление, сделавшее очень робкий шажок в сторону освобождения помещичьих крестьян. Дворянам позволялось – при желании – отпускать крепостных на свободу с землей, за выкуп. Вольноотпущенники красиво именовались «вольными хлебопашцами».

Для Александра этот пробный камень был чем-то вроде «опроса общественного мнения» среди дворянства. В высочайшем указе говорилось: «…Утверждение таковое земель в собственность [бывших крепостных] может во многих случаях представить помещикам разные выгоды и есть полезное действие на ободрение земледелия и других частей государственного хозяйства …». Царь хотел проверить, многие ли пойдут по этому пути, регулярно запрашивал новые данные. А вдруг роковой вопрос разрешится сам собой, без всяких неприятностей для монархии?

Примечательно, что даже эта скромная инициатива принадлежала не правительству. Известный меценат и адепт Просвещения граф Сергей Румянцев захотел отпустить двести душ, но не знал, как оформить это действие юридически, поскольку не существовало прецедентов, и обратился к властям с соответствующим запросом. Реформаторы очень обрадовались такому поводу – возник «Указ о вольных хлебопашцах».

В 1804 году богатый воронежский помещик Андрей Петрово-Соловово на основании этого закона заключил сделку с 5 000 крестьян, которые выкупили у него личную свободу и по 6 десятин земли за полтора миллиона рублей (то есть 300 рублей с души) с выплатой в течение 19 лет. Но подобные случаи остались единичными. За все александровское царствование набралось только 160 передовых помещиков, согласившихся последовать этому примеру. Все вместе они отпустили на волю 47 тысяч душ, меньше половины процента от общего количества российских крепостных.

Нет, роковой вопрос сам собой не разрешился.

Лишь на самом западе империи, в Прибалтике, положение крепостных существенно облегчилось – но лишь потому, что об этом попросило само дворянство. Аграрные отношения в Лифляндии и Эстляндии помимо причин социальных обострялись еще и этнической рознью, поскольку крестьяне были латышами или эстонцами, а помещики в основном немцами. Последние рассудили, что предусмотрительнее будет смягчить противостояние. Правительство было только радо. Крестьяне не получили полной свободы, но их теперь нельзя было продавать, как скот, и отрывать от земли. Сама земля закреплялась за теми, кто ее обрабатывал, хоть и не на правах собственности. Барщина ограничивалась двумя днями в неделю. Кроме того, помещики лишались права судить своих крестьян, то есть фактически те превращались из «имущества» в граждан.

В 1804 году эти правила были введены в Лифляндии, год спустя в Эстляндии. Таким образом, население Прибалтики избавилось от рабства на несколько десятилетий раньше, чем основная масса российского населения.