Борис Акунин - Первая сверхдержава. История Российского государства. Александр Благословенный и Николай Незабвенный

Александр стал надеяться, что пример остзейцев увлечет и русских дворян, но этого, как уже было сказано, не произошло. Реформа ограничилась пределами одного региона.

Больше всего успели сделать в сфере образования, поскольку эта деятельность, во-первых, соответствовала духу Века Просвещения, взрастившего «молодых реформаторов», а во-вторых, не вызывала сопротивления в элитах.

«До царствования Александра народное образование в России находилось в самом неудовлетворительном, жалком положении. Петербургская академия наук если и пользовалась известностью, то только благодаря некоторым иностранным ученым, которых правительству удалось привлечь в Россию. Московский университет также стоял обособленно и посещался лишь сотней учеников, содержавшихся на казенный счет. Студенты, учившиеся на свой счет, появлялись там весьма редко. Кроме этих двух учреждений, стоявших наверху ученой и литературной лестницы, в России не было никаких других учебных заведений, кроме школ, называемых народными. В них довольно плохо преподавались первоначальные сведения по весьма немногим предметам», – пишет Чарторыйский.

Преобразования начались в 1802 году с учреждения министерства народного просвещения. Год спустя вышел закон об устройстве учебных заведений, объявлявший образование бессословным (то есть открытым для всех) и, что еще важнее, бесплатным на низшей, начальной, ступени.

Вводилась инфраструктура образования со стройной и логичной иерархией. Страна делилась на шесть округов, в каждом из которых имелся свой университет. Для этого к трем уже существовавшим – Московскому, Дерптскому и Виленскому – понадобилось открыть еще три: Санкт-Петербургский, Харьковский и Казанский. В каждом губернском городе появились гимназии, в уездном – училища, в волостях – приходские школы. Для подготовки достаточного количества учителей при университетах были созданы педагогические институты. Государственные расходы на просвещение были увеличены почти вчетверо, достигнув весьма значительной суммы в 2,8 миллиона рублей. Уже в 1804 году в стране существовало почти пятьсот учебных заведений, где обучались 33 тысячи человек – очень мало для страны с тридцатимиллионным населением, но намного больше, чем когда бы то ни было.

О важности, которая придавалась просвещению, свидетельствует тот факт, что двое из ведущих членов правительства, Новосильцев и Чарторыйский, взяли на себя управление педагогическими округами (первый – Петербургским, второй – Виленским).

Все неосуществленные мечты реформаторов о свободах и гражданских правах воплотились в «Университетском уставе». Высшее учебное заведение становилось своего рода республикой. Ректор и профессора не назначались сверху, а избирались на совете; университеты обладали полной автономией и сами определяли учебную программу; существовал в университете и собственный суд. По замыслу столичных мечтателей, островки просвещения и свободы в непросвещенной и несвободной стране должны были стать теплицами, где выращивается рассада для будущего повсеместного распространения. Предполагалось, что студенты, сформированные в таких условиях, захотят переустроить подобным же образом и всё общество. Это был весьма рискованный эксперимент для «ордынского» государства, о котором оно через некоторое время пожалеет.

Большинство историков оценивают реформы 1801–1805 гг. невысоко. Ключевский и вовсе заявляет: «Все они были безуспешны. Лучшие из них – те, которые остались бесплодными, другие имели худший результат, т. е. ухудшили положение дел». Оценка эта вряд ли справедлива. Конечно, члены Негласного Комитета осуществили лишь крошечную часть первоначальных великих планов, но и это было совсем немало.

Казанский университет. В. Тюнин

Перечислим то, что у них получилось.

Во-первых, была создана более современная и эффективная структура центрального управления.

Во-вторых, сформировалась национальная система образования.

В-третьих и в-главных, произошло кардинальное улучшение общественной атмосферы – это вообще самое важное, что только может произойти со страной. «Милостивые указы» Александра, которые должны были всего лишь стяжать новому государю популярность и подготовить почву для будущей конституции, произвели ментальную революцию, значение которой трудно переоценить. Стоило закончиться заморозкам и пригреть солнцу, и страна будто проснулась. Появилось множество ярких, талантливых людей и новых идей, главной из которых была совершенно революционная для «ордынской» модели концепция, что основной целью государства является народное благо. Мы подробно поговорим об этом в главе, посвященной эволюции российского общества.

Но безусловно результаты преобразований были скромнее, чем могли бы. Отчасти это объясняется тем, что «молодые реформаторы» оказались довольно посредственными администраторами.

О том, что Николай Новосильцев так и не справился с неподъемной задачей составления юридического кодекса, уже говорилось. Но не слишком хорошо в практической работе проявили себя и руководители ключевого министерства внутренних дел. Александровский вельможа П. Дивов, вблизи наблюдавший за их деятельностью, пишет: «Алча честолюбием, Кочубей был трудолюбив и весьма мелочен, но по несчастью без познания о своем отечестве и удивляясь премудрости иностранной, истребил весь древний порядок и главный есть виновник многосложности, который потом внедрил в управление государством. Товарищ его, человек добрый [Строганов], не имел о делах ни малейшего сведения». О том, что Павел Строганов был прекрасным человеком, но неважным работником, сообщают и другие современники, а про Виктора Кочубея рассказывают, что он увлекался главным образом кадровыми назначениями и устройством канцелярии. «Я не могу припомнить сейчас всех нововведений, предпринятых Кочубеем; не думаю, чтобы многие из них удержались долгое время», – признает и Чарторыйский.

Сам Чарторыйский, в 1804 году ставший министром иностранных дел, наоборот, «предпринял нововведения», которые надолго определили дальнейший ход событий, но эти новшества привели к роковым последствиям.

В 1801 году, придя к власти, Александр объявил новую доктрину российской внешней политики. Ее сформулировал Кочубей: «Россия достаточно велика и могущественна пространством, населением и положением, она безопасна со всех сторон, лишь бы сама оставляла других в покое. Она слишком часто и без малейшего повода вмешивалась в дела, прямо до нее не касавшиеся. Никакое событие не могло произойти в Европе без того, чтобы она не предъявила притязания на участие в нем. Она вела войны бесполезные и дорого ей стоившие… Какое соотношение может существовать между многочисленным населением России и европейскими делами вместе с войнами, из них проистекающими? Оно не извлекало из них ни малейшей пользы; русские гибли в этих войнах; с отчаянием поставляли они все более рекрутов и платили все больше налогов. Между тем действительное их благосостояние требовало продолжительного мира и постоянной попечительности мудрой и миролюбивой администрации».