Альманах «Прометей» - Прометей, том 10

В один из сентябрьских дней 1824 года у дома Лапиных остановились две большие запылённые кареты. Из карет слышался девичий смех и визг. Подогнав лошадей к коновязи, ездовые открыли дверцы, и из карет выскочил целый выводок молодых дев под командованием Пушкина.

«Эй, малой! — крикнул Пушкин Жану, кормившему голубей у крыльца. — Эй, ты, как тебя, места в „Надежде“ есть? — продолжал кричать Пушкин, указывая тростью на большую вывеску, висящую над крыльцом, — „Трактир Приятная Надежда“. — Кому я говорю! — Есть места для путешествующих и страждущих или нет?!!»

Лапин молчал, словно воды в рот набрал.

«Да ты что, глухой, что ли?»

Разглядывая молодого Лапина, Пушкин увидел на нём приличное городское платье. Лапин пристально смотрел на него…

«Этот голубок окаменел, увидев такой роскошный букет прелестных дам», — сказал Пушкин по-французски, обращаясь к своим спутницам.

«Хм, голубок… да он просто чучело гороховое», — ответила самая молоденькая тоже по-французски.

«Не чучело, а псковитянин… А вы — дерзкая девчонка, не умеющая себя вести!» — вдруг крикнул ей тоже по-французски Лапин. Дева закраснелась и отвернулась…

«Каково! Вот так конфуз!.. — сказал Жану Пушкин уже по-русски. — С кем имеем честь говорить, милостивый государь?»

«Я — Лапин. Жан Лапин… Это наш дом. Мы будем рады видеть в нём вас, господин Пушкин, и ваших дам». — Жан сделал поклон девам.

«Хм, а откуда вы меня знаете?» — продолжал заинтересованный Пушкин.

«Да я вас однажды уже видел. Это было месяца полтора-два тому назад, когда вы, едучи к себе в Михайловское откуда-то издалека, остановились в нашей „Надежде“ в ожидании, когда ваши родные пришлют сюда лошадей для дальнейшего следования в Святые Горы. Вы тогда расписались в книге приезжих. Обедали у нас. Смотрели мою библиотеку, даже подарили свою книжку „Бахчисарайский фонтан“, который я выучил наизусть…. Вы меня забыли, а я помню и не забуду никогда…»

«О, о, тогда здравствуй, мой старый знакомец, — и Пушкин протянул руку Лапину, крепко пожал её и спросил: — Дорогой, нам нужна комната. Места в отеле есть?»

«Для вас всегда и всё в этом доме есть и будет!»

Гости вошли в дом. Потом Пушкин и приехавшие с ним его соседки по имению Осиповы из Тригорского долго гуляли по Опочке. Были на городском валу. Собирали цветы. Кидали в речку шляпы и венки. Купались. Лапин сбегал в лавку за фейерверками-бураками. Жгли их, и они хлопали, как пистолетные выстрелы. Потом пели хором «Ленок» и «Золото». Водили хоровод. Катались на качелях. На базаре купили корзину яблок и кидались ими, как мячиками. Возвратясь в дом, зашли в лавку, где Пушкин купил всем подарки: книгу «Товарищ разумный и замысловатый» — Лапину. Золочёные сережки — Аннет, портрет Витгенштейна с саблей наголо — Нетти. Коробку из слоновой кости с чернильницей — Евпраксии и назидательную картинку «Странствующий пилигрим с посохом „Надежды“» подарил себе самому. И всем, всем, всем — по кульку кедровых орехов, изюму, миндалю и по конфетине-свечечке. На прощанье Жан вынес шампанского. Пушкин крикнул: «За славный город Опочку, за милых дам, за вас, господин Жан!..» После отъезда гостей Лапин долго был как во сне.

День девятой пятницы по пасхе Лапин любил особенно. К девятнику готовились загодя. Это был не простой, а уездный праздник, и проводился он в Святых Горах вместе с ярмаркою. В Святые Горы обычно устремлялись все, и прежде всего торговцы. Возглавлял лапинский выезд обычно Жан, он и торговал в Святых Горах. Отец с удовольствием поручал ему это дело, в надежде, что это приведёт к осуществлению его заветной мечты и Иван полюбит торговое дело. Выезжали из Опочки на неделю, а то и две, смотря по погоде. Июнь в здешних местах обычно мокрый бывает. В Святых Горах жили цыганским порядком — в шатрах, на сене, при кострах. Ярмарки были шумны. Народу — тысячи, и все развесёлые и всё пьяным пьяно. Веселился и наш Жан. Если другие торговцы в ярмарку эту наторговывали кто тысячу, а кто и две тысячи рублей, то Жан больше 200 рублей домой не привозил, а то и совсем возвращался с мелочью, как это было, например, в 1823 году. Ему не сиделось за прилавком, тянуло всё необычное, новое, невиданное. Если на ярмарке появлялся какой-нибудь заезжий и показывал редких зверей, Жан был тут как тут. Он торчал там, где располагались цыгане, слепцы, кудесники, балагуры, раёшники. В своём дневнике он потом подробно записывал всё виденное и слышанное: «Ярмарка была величественная. Колёс, лык, дровень, решет, марамляшек разных изобильно и неописуемо. Встретясь со своею опочецкою приятельницею Анною Лаврентьевной, проходил с ней ярмарку от края в край. Накупил всякой всячины: кадильницу, трость ольховую искусной работы, книжечку по истории святогорской обители, сочинённую преосвященным псковским Евгением. В продолжении нашего путешествия по столь обширной картине встретил взором своим много забавных сцен между чёрного народа. Анна Лаврентьевна увидала старца, поющего гимны божеству. Сжалясь над ним, дали мы ему несколько копеек».

На святогорской ярмарке 1825 года судьба свела его вновь с Пушкиным. Только странной была эта встреча. Он сразу даже не узнал Александра Сергеевича. Так изменилось его лицо и внешность. В своём дневнике он записал об этом событии так: «Был я вновь в Святых Горах о девятой пятнице и ехал довольно счастливо, потому что ещё в Свешниковом бору дожидалась меня Аннушка М…, с коей я почти не разлучаясь доехал до Рождественского погоста. Торговал на ярмарке 200 с небольшим. И тут я имел счастье вновь видеть Александра Сергеевича, господина Пушкина, который некоторым образом удивил меня странною своею одеждою, например: у него была надета на голове соломенная шляпа, в ситцевой красной рубахе, опоясавши голубою ленточкой. С предлинными чёрными бакенбардами, которые более походят на бороду; с предлинными ногтями, которыми он очищал шкорлупу с апельсинов и ел их с большим аппетитом, я думаю около полдюжины…»

Лапин увидел, как Пушкин сделал какое-то замечание толкнувшему его полицейскому чину, тот взнегодовал на Пушкина, полагая по его костюму, что это какой-нибудь цыган. Полицейский вызвал караул, и Пушкина повели в кордегардию. Страха ради иудейска Иван Лапин не пошёл вослед арестованному, чтобы увидеть, что дальше будет, хотя ему очень хотелось. Страха ради об этом он и в дневник свой не записал сего происшествия. Только долго ломал голову, что бы это значило. Почему Пушкин был не брит, не стрижен и в эдаком странном виде?.. Что случилось? А может, быть, это и не Пушкин вовсе, а какой-нибудь действительно цыган?..

И в следующем, 1826-м, и в последующем, 1827 году, отправляясь на очередную ярмарку, Лапин надеялся вновь увидеть поэта, но Пушкин на ярмарке больше не появлялся.