Альманах «Прометей» - Прометей, том 10

В первых числах мая покидала Одессу Амалия Ризнич. Она давно уже тяжело болела изнурительной лихорадкой, усилившейся после родов. К весне ей стало ещё хуже. Врачи посылали её в Швейцарию, а на зиму — в Италию [44] А. А. Сиверс, Семья Ризнич (Новые материалы). «Пушкин и его современники», вып. XXXI—XXXII Л., 1927, стр. 85—104. .

Прощание Пушкина с нею отозвалось в одном из самых совершенных созданий его лирики. Произошло это шесть лет спустя, во время трёхмесячного пребывания в Болдине. Окружённый карантинами, отрезанный от мира, готовясь к браку, поэт «отрывал» себя от когда-то дорогих ему женщин.

Это о Ризнич, вспоминая её в Михайловском, писал поэт в «Путешествии Онегина»:

(Муж её, Иван Ризнич, был негоциантом, сербом, жившим в Одессе.)

И в «Путешествии…» — её живой, пленительный портрет:

На полях черновика этой строфы набросан изящнейший рисунок — молодая женщина в длинном платье, с откинутой головой, подымается в карету. Мы догадываемся, что это зарисовка по памяти Амалии Ризнич, отъезжающей из театра [46] См.: Т. Цявловская, Рисунки Пушкина. М., «Искусство», 1970, стр. 25—27. . Рисунок, как всегда, предшествует связанному с ним тексту: на следующей странице — строфа, описывающая разъезд после оперы.

Называя её имя, поэт откровенно пишет:

Впрочем, тут же, в беловой рукописи, имя её тщательно зачёркивается и заменяется обобщённым:

А затем создаются пронзительные по неистовой силе чувства и художественного выражения строфы:

Эти строфы из главы шестой — лирическое отступление после эпизода о ревности Ленского — написаны в Михайловском, по-видимому, в ноябре 1826 года. Печатать их Пушкин не стал, но на пропуск указал цифрами, обозначающими строфы: XV, XVI.

«Через несколько дней по приезде моём в Одессу, — вспоминает Вигель, прибывший из Кишинёва в ночь на 16 мая 1824 года [47] Дата из «Записок» Вигеля, ч. VI, стр. 168. , — встревоженный Пушкин вбежал ко мне сказать, что ему готовится величайшее неудовольствие. В это время несколько самых низших чиновников из канцелярии генерал-губернаторской, равно как и из присутственных мест, отряжено было для возможного ещё истребления ползающей по степи саранчи; в число их попал и Пушкин. Ничего не могло быть для него унизительнее; сим ударом надеялся граф Воронцов поразить его гордыню [48] Фраза «Сим ударом» по «гордыню», заменённая в печатном тексте многоточием, печатается по рукописи «Записок» (автограф) — ЦГАЛИ, ф. 104, оп. 1, ед. хр. 8, л. 18. Вот текст предписания Воронцова от 22 мая: «Состоящему в штате моём коллегии иностранных дел г. коллежскому секретарю Пушкину. Поручаю вам отправиться в уезды Херсонский, Елисаветградский и Александрийский и, по прибытии в города Херсон, Елисаветград и Александрию, явиться в тамошние общие уездные присутствия и потребовать от них сведений: в каких местах саранча возродилась, в каком количестве, какие учинены распоряжения к истреблению оной и какие средства к тому употребляются. После сего имеете осмотреть важнейшие места, где саранча наиболее возродилась, и обозреть, с каким успехом действуют употреблённые к истреблению оной средства и достаточны ли распоряжения, учинённые для этого уездными присутствиями. О всём, что по сему вами найдено будет, рекомендую донести мне» (К. Зеленецкий, Заметка о Пушкине. «Библиографические записки», 1858, № 5, стб. 138). . Для отвращения сего добрейший Казначеев медлил исполнением, а между тем тщетно ходатайствовал об отмене приговора. Я тоже заикнулся было на этот счёт; куда тебе [49] Сюда в тексте «Записок» Вигеля сделано авторское примечание: «Рассказал он мне: „Вы, кажется, любите Пушкина; не можете ли вы склонить его заняться чем-нибудь путным под руководством вашим?“ — „Помилуйте, такие люди умеют быть только что великими поэтами“, — отвечал я. „Так на что же они годятся?“ — сказал он». . Он побледнел, губы его задрожали, и он сказал мне: „любезный Ф. Ф., если вы хотите, чтобы мы остались в приязненных отношениях, не упоминайте мне никогда об этом мерзавце“, а через полминуты прибавил „также и о достойном друге его Раевском“. Последнее меня удивило и породило во мне много догадок» [50] Ф. Ф. Вигель, Указ. соч., стр. 171—172. .

Дикая реакция Воронцова на попытку Вигеля заступиться за Пушкина, так же как и самое решение послать Пушкина в эту унизительную поездку, были вызваны, конечно, обострившимися отношениями Пушкина с Воронцовым, ревностью последнего. И доброхоты могли донести что-нибудь своему начальнику, и от него самого, быть может, не укрылось что-то новое во взаимоотношениях жены его и Пушкина.